Даже пускай и стоят того; но мы в чем виновны,
И за какую вину чистой мне быть не дают?
Что мне в железе твоем? Что девушке в бранных доспехах?
К этим рукам пристает более прялка да шерсть».
Так-то я плакалась там, и слезы лились за речами,
И из очей у меня пали на тело твое.
Ты ж объятий искал и, сонные двигая руки,
Чуть не поранил себе пальцев об острую сталь.
Я уж боялась отца и рабов отцовских, и света,
И сновиденья твои речь разгоняла моя:
«Встань, пробудися, Белид,
[181] из стольких оставшийся братьев!
Не поторопишься – ночь вечною станет тебе».
В ужасе ты поднялся; убегает сонная слабость.
В робкой девичьей руке видишь безжалостный меч.
Спрашивать стал ты, а я: «Беги, пока ночь позволяет.
Пользуйся мглою ночной! В бегство! – а я остаюсь».
Утро настало, – Данай зятьев, от убийства погибших,
Пересчитал; одного там не хватало тебя.
Гневный от этой одной утраты в родственной смерти,
Горько жалел он, что кровь мало еще пролилась.
Нас увлекают от ног отцовских и, за косы взявши, —
Вот и награда моей нежности, – прямо в тюрьму.
Знать, пребывает с тех пор Юнонина злоба, с которых
Стала коровой жена, стала богиней потом.
[182]Иль недостаточна казнь: замычала нежная дева,
И красотою былой бога бессильна прельстить.
Новая телка стоит у берега влаги родимой
[183]И в отцовских волнах видит рога не свои;
Плакать пытались уста, – одно вырывалось мычанье.
Страшен и облик ей свой, страшен и голоса звук.
Бедная, что вне себя дивишься ты собственной тени?
Полно на теле ином новые ноги считать!
Ты, красота, и сестру пугавшая вышнего бога,
Ветками голоду больной, дерном спешишь утолить;
Пьешь из потока, глядишь на свою в изумленьи наружность,
От ополчивших тебя ж раны боишься рогов.
Ты, столь недавно еще и Зевса достойная дева
Светлым богатством, падешь голая к голой земле.
И по морям, по странам, у рек блуждаешь родимых;
Море и реки дают, страны дорогу тебе.
Но для чего же бежать, по долгим затонам блуждая?
Уж не спастися, Ио, от своего же лица!
Что ж, Инахида, спешить? Сама и бежишь ты, и гонишь,
Ты себе спутнику вождь, ты ж и сопутник вождю.
Нил, рукавами семью вливаясь в открытое море,
Облик коровы лишь он снимет с безумной с тебя.
Что говорить о былом, которое древность седая
Передает? И моим плакать досталось годам.
Войны родитель ведет и дядя. Из царства, из дома
Нас изгоняют. На край мира изгнанницам путь.
Тот, беспощадный, один и троном, и царством владеет;
С нищим мы все стариком нищею бродим толпой.
Братьев из целой толпы ничтожная часть остается,
И по убитым равна, и по убийцам тоска.
Сколько братьев моих, и сестер погибнуло столько ж;