Это тебе Приамид я шлю, Ледея, «спасенье»,
Мне ж от одной лишь тебя может достаться оно.
Высказать, иль не нужны знакомому чувству признанья,
И сильней, чем хочу, наша заметна любовь?
Лучше б таилась она, покуда время настанет,
Не приносящее враз и наслажденье, и страх.
Но не умею таить; и кто потаиться сумеет
Ежели блеском своим сам выдается огонь?
Если ж, однако ты ждешь, чтоб слову я предал! мученья:
Таю – и вот моего сердца известная речь.
Сжалься над слабым, молю, и далее взором суровым
Ты не читай, но твоей взором достойным красы.
Сладостно сердцу и то, что принято наше посланье;
В сердце надежда, что так могут принять и меня.
Пусть же не тщетно тебя обрекла, присудила
Парисуг Матерь Амура, меня в этот склонившая путь.
Ибо по воде богов, – и так не греши же в незнаньи, —
Здесь я пристал, мне в делах сильный предстателем бог.
Правда, великой прошу, но также и должной награды:
Знай, Киферея в мою спальню сулила тебя.
Ей предводимый, с брегов Сигейских
[184] по дальнему морю
Трудный я путь совершил на Фереклийской ладье;
[185]Легкое веянье та ж послала и ветер попутный:
В море бесспорно у ней, в море родившейся, власть.
О, постоянствуй и пыл питая и моря, и сердца,
И вожделенья мои в гавань свою донеси!
Пламя с собой принесли, не здесь снискали мы пламя,
Долгой дороги моей было причиной оно ж.
Вовсе не буря гнала нас злая, не промах в дороге,
Прямо к Тэнарской стране флот свой направил Парис.
И не подумай, что глубь взрезал я несущим товары
Судном: богатства мои вышние боги хранят.
Также не зрителем я являюся в Грайские грады,
Много роскошнее есть в царстве моем города.
Нет, за тобой, моему обреченной ложу Венерой,
И уж алкая давно, раньше знакомства с тобой.
Ранее сердцем твои узрел я, не взорами очи,
Вестницей первой молва стала твоей красоты.
Только, поверишь ли нам? – Пред истиной слава бледнеет,
Слишком скупою была к этой молва красоте.