Валентин оборачивается.
– Мне нужно вернуться, – сбивчиво объясняю я, – кое с кем поговорить. Я тебя догоню.
И я бегу назад, ищу красную шляпу, красный огонек в тумане, дни юности, до всяких шинелей и траншей.
– Адель!
Она оглядывается.
– Эрнст! Ты вернулся?
Мы идем рядом. Между нами сочится туман. С лаем скачет кругами Вольф, дребезжат трамваи, мир теплый и мягкий. И снова это чувство, переполняющее, трепещущее, убаюкивающее, годы стерлись, плавно покачивается дуга, переброшенная в прошлое, дуга-радуга, светлый мостик в тумане.
Я не знаю, о чем мы говорим, да это и неважно, главное, что мы идем рядом и опять эта нежная, неслышная музыка прошлого, эти волны предчувствий и щемящей тоски, за которыми зеленеют луга, мелодично шелестят серебристые тополя, угадывается воздушный горизонт юности.
Долго ли мы шли? Не знаю. Я бегу обратно. Адель ушла, но в душе, как огромный пестрый флаг, развевается радость, надежда, нет ни одного незаполненного уголка, моя маленькая комнатка, зеленые башни и белые просторы.
* * *
Я натыкаюсь на Вилли, и мы идем искать Валентина. Мы догоняем его в тот самый момент, когда он, ошалев от радости, бросается к какому-то человеку и изо всей силы хлопает его по плечу.
– Ну надо же, Кукоф, старина, ты откуда? – Валентин протягивает ему руку. – Вот это случай, да? Как можно встретиться!
Человек оценивающе присматривается.
– Ах, Лаэр, если не ошибаюсь?
– Ну конечно, мы же были с тобой на Сомме. Помнишь, как посреди всего этого дерьма уплетали оладьи, которые мне прислала Лилли? Георг передал их нам на передовую с полевой почтой. А ведь чертовски рисковал тогда!
– Да, разумеется.
Воспоминания страшно взбудоражили Валентина.
– Потом все-таки ему досталось, – продолжает он, – правда, уже без тебя. Правую руку оторвало начисто. Скверно для кучера-то. Наверно, сейчас занимается чем-нибудь другим. А ты где был потом?
Кукоф отвечает что-то неопределенное, а затем говорит:
– Славно было встретиться. Как ваши дела, Лаэр?
– Что? – растерянно переспрашивает Валентин.
– Как ваши дела? Чем занимаетесь?
– Ваши? – Валентин еще не пришел в себя. Секунду он смотрит на товарища, который стоит перед ним в элегантном коверкотовом пальто. Затем опускает глаза на свой наряд, багровеет и выдает: – Скотина!
Мне неловко за Валентина. Вероятно, его первый раз навестила мысль о дистанции. До сих пор мы все были солдатами. А теперь этот дипломированный хлыщ одним-единственным «вы» камня на камне не оставил от его непринужденного оживления.
– Брось, Валентин, – говорю я. – Такие бахвалятся тем, что заработали отцы. Тоже профессия.