Вместе с коттеджем они унаследовали и Поля.
Часов в семь утра Поль садился неподалеку от ворот на видном месте и ждал, когда госпожа проснется, чтобы он мог застелить постели, пропылесосить полы, вытереть пыль, начистить овощи к обеду — одним словом, выполнить всю черную работу.
— Не могу выносить этого урода! — стонала однажды Татьяна Петровна, выглянув в окно воскресным утром и увидев черную фигурку, неподвижно застывшую внизу словно изваяние.
— Чего ты не можешь выносить? — удивился Матвей Иванович, посмотрев вниз.
— Не могу выносить этого Поля!
— Танечка, что он тебе такого сделал? — не понял Матвей. — Неужто посягал на твою честь?
— Перестань, — отмахнулась она. — Вечно ты со своими неуместными шутками. А я не могу утром спать — знаю, что он уже сидит там внизу и ждет, когда я встану!
— Потому что не смеет войти в дом, пока белая женщина не выйдет наружу. Не решается. Или так вымуштровали Боря с Наташей. Что поделаешь, такие тут нравы.
— И вообще, — воспользовавшись случаем, начала изливать свое недовольство Татьяна Петровна, — мне противно, что он дотрагивается до моих простыней, бродит по квартире. Выгони ты его, к чертовой матери.
— Раз он здесь работал, значит, им были довольны. Тебе не нравится, как он убирает дом? — вздохнул Матвей.
— Да не в том дело! Все он делает нормально...
— Тогда придется смириться.
— Ты даже не пытаешься понять меня! — вспыхнула Татьяна Петровна. — Я тебе говорю о своих чувствах, а ты мне толкуешь о том, как должно быть.
— Ну хорошо, хорошо, — стараясь успокоить ее, кивнул Матвей. — Уволю я его, если хочешь. Найдем кого-нибудь другого, помоложе.
— И чтобы кожа была посветлее, — по-прежнему сердито добавила Татьяна.
— Да где же их здесь возьмешь посветлее? Они все как головешки.
— А я видела шоколадных. Они не такие противные.
Матвей посмотрел вниз и невольно вздохнул:
— Жаль старика. Он привык к дому. К своей работе. Наверное, на те деньги, что он здесь получает, живет целая семья.
— Какое тебе дело до его семьи, следи лучше за тем, чтобы в твоей собственной семье все было в порядке, — ответила Татьяна Петровна все еще недовольным тоном.
— Я же тебе сказал, что уволю...
— Нет! — вдруг крикнул маленький Максим, до которого наконец дошел смысл разговора между отцом и матерью. — Не увольняйте! Не хочу! — Его синие глаза сверкали, лицо побледнело. Он сжал кулаки и стоял посреди комнаты.
— Эт-т-то еще что такое, молодой человек? — спросил отец, разглядывая сына.
— Ах, да не слушай ты его, — устало отмахнулась мать. — Они с этим Полем без конца о чем-то там разговаривают, не понимаю только, на каком языке... И, что мне особенно не по душе, варят вдвоем какую-то африканскую бурду и едят. Представляешь?