Саша попросил совета у человека, которого он очень уважал: у Софьи Павловны. Она сразу же сказала:
– Сашенька, сама я неоднократно думала на эту тему. Ты очень умный, всесторонне одарённый, душевно ранимый человек. Чем ты сможешь заниматься, живя в эту эпоху ужасного репрессивного большевистского режима? Полагаю, что только научным трудом! Я уверена, что в будущем из тебя мог бы получиться выдающийся филолог, лингвист, историк. Подумай над моими словами!
В середине июня из милиции Зинаиде Ивановне пришла повестка. Прихватив с собой ставший уже привычным пузырёк с валерьянкой, она почему‑то попрощалась с Сашей и ушла. Вернулась неожиданно быстро, вся заплаканная.
– Мама, ну, рассказывай! – кинулся к ней сын.
– Всё, Сашуля, нет у тебя больше дяди, а у меня брата, хоть и троюродного! – горько произнесла Зинаида Ивановна и принялась шумно сморкаться в носовой платок.
– Так что случилось? – нервничая, спросил Саша.
– Сказали, что Николай умер в камере от разрыва сердца. Уголовное дело в отношении его закрыто. Я им тоже, говорят, уже не нужна! – тихо, как бы про себя, сказала Зинаида Ивановна.
– Кому это им не нужна? – не понял Саша.
– Милиции, следователям и всем этим… Убийцам! – горько прошептала мама.
– Да это же замечательно! – радостно подумал Саша. – Ну, умер дядя Николай, что же теперь поделаешь? Самое главное – маму трогать теперь не будут. И не придётся мне писать в анкетах, что моя мать была под следствием!
Через месяц вернулся с Тамбовщины Пётр Петрович. Начальство отправило его в Ленинград в связи с резким ухудшением здоровья Когда он вошёл в комнату, Саша вздрогнул. Перед ним стоял человеческий скелет, отдалённо похожий на его отца. Зинаида Петровна, прикрыв рот платком, беззвучно зарыдала.
Отец, открыв форточку, закурил свою огромную самокрутку.
– Петя, ну тебе же нельзя! – уговаривала мужа Зинаида Ивановна. – Тебе же в санаторий срочно надо! А ты чадишь, как паровоз! Петя, брось!
– Зинуля, в санаторий я первого августа поеду. В Крым. Врачи говорят, что южные фрукты, особенно виноград, морская вода и воздух меня быстро вернут в строй. Только вот сейчас, Зинуля, одну только выкурю. Это для того, чтобы нервы успокоить.
Отец замолчал. Сидел молча, глубоко и жадно затягивался и выпускал густую струю едкого дыма в форточку.
– Ах, они сволочи! Предатели! – вдруг заорал отец и принялся бить кулаком по столу. – Как мне, Зина, бросить курить, если не могу я больше видеть, как отошли наши все руководители от заветов Ильича! Нас, рядовых коммунистов, детей наших заставляют неправильно воспитывать, народ свой обязывают голодом морить! Я такого на войне не видел! Все, а в первую очередь дети, старики, от голода пухнут и мрут, как мухи. Я был уверен, что меня партия отправила бороться с остатками кулачества. Да нет их уже, кулаков, нет! Убили их, в Сибирь сослали. Теперь ЦК кулаками и середняками объявил всех мужиков, у кого зерно для сева лежало и немного для прокорма семьи оставалось. А мы, посланцы партии, выгребали посевное, да в города его отправляли, чтобы пролетарии и их семьи с голоду не умерли. Зерно же для прокорма забирали и в колхозные амбары свозили. Весной заставили обессилевших от недоедания крестьян его посеять. Начался голод. Это разве можно видеть, как русские люди умирают, потому что ты их приговорил…