У матери Мора, кстати, рот не закрывался:
– Прости, сын, я слишком много времени проводила в лаборатории, я всю себя отдала нашему общему делу. – Тут она обернулась к женщинам, застывшим у входа в склеп, в котором им явно хотелось побыстрее укрыться. Девчонка, надо понимать, Даринка, а рядом – Селена. И Селена как раз кивнула княгине, мол, так и есть, наше общее дело, да-да-да. – Я не занималась твоим воспитанием, а твой отец, он… Он был чудовищем, он был частью нашего плана, но каким же он был чудовищем! Я люблю тебя, сынок! Люблю, каким бы ты ни был. И всегда буду любить.
Перед мокрыми глазами Сыча одна за другой возникали картины из его далекого тщательно забытого детства: белые халаты, маски на лицах, брызги крови, а вот ему отрезают ногу и морщатся, слыша его истошные крики, и обещают в следующий раз, если он тотчас не замолчит, заткнуть ему рот кляпом!.. И сквозь всю эту жуть на него вдруг накатила волна робкой ответной любви к женщине, стоявшей перед ним и просившей у него прощения, к чужой для него женщине, но в то же время такой родной. И эти воспоминания вместе с внезапной любовью были невыносимы, и потому сердце в его груди застучало слишком уж быстро.
Ничего не видя перед собой и ничего не слыша, потому что крики матери раскаленными иглами проткнули ему уши, – шелест «корней» не в счет, – Сыч отшатнулся от княгини, отбросил ее руки, едва не выбив из них стальной цилиндр, и побрел прочь. Он проталкивался через спешащие на бойню тела, он сбивал их с ног, ломал им челюсти кулаками. Уже раз десять его атаковали тонкие «корни» – не толще его руки, – поначалу он уворачивался, а потом ему надоело, и он принялся ловить их, скручивать до треска «коры», кусать до сломанных зубов во рту и брызг зеленого сока, насыщенного тонжерром, и об колено их, и так, и вот так!..
А когда вдруг в его новом сознании всплыли обиды Мора на мать, заставлявшую его, совсем малыша, зубрить науки, учить танцы и овладевать ненавистным оружием, Сыч испытал раздражение, мгновенно переросшее в бешенство. Князь Мор оказался на поверку пустышкой. Одежды из черной кожи, сапоги из кожи рептилуса, солнцеочки и необычная смуглость – все это могло обмануть лишь крестьян, внушить им, что князь не такой, как они, что в нем есть величие и таинственность. На самом же деле Мор был всего лишь атавизмом. Все темнокожие и кареглазые на планете были уничтожены Третьей мировой, и вот спустя девятьсот лет родился малыш, у которого почему-то проявились давно исчезнувшие признаки. И его мать, похоже, очень по этому поводу переживала, ведь она любила малыша и все сделала, чтобы усадить его на трон Моса. Да-да, ведь вовсе не Мор отравил своего отца – науки он не любил, в ядах, вопреки расхожему мнению, не разбирался, в отличие от своей родительницы…