– В ночь поедете? – мрачно спросил Бен. – Они и в темноте летают.
– По-над обрывом поедем, в объезд, – сказал Арсен. – Один хрен ночевать придется, за день до города не добраться.
Он вздохнул, почесал в затылке.
– Личинка у меня на телеге, в мешок замотанная. Будете смотреть?
Галя покачала головой, прикрыла глаза. Бен поколебался, но тоже отказался.
– Кун… готов, – сказал Арсен. – Шить было нечем, я мешком замотал. Одеть надо.
Галя встала из-за стола, не качаясь. Коротко обняла Арсена, кивнула Аните.
– Пойдем, Бен, – сказала она. – Пойдем прощаться. Могилу надо под липой выкопать, пока свет есть.
– Смотрите там, – сказал Бен. – Мы Куна похороним – и тоже поедем по болотам, наших предупреждать. Мы бы, может, и без вас справились, да осторожные же все, свои фермы не оставят, нам общей силой трудно выдвинуться. Ну а если не пришлете отряд, тогда уж сами…
Анита тоже поднялась, но самогон оказался коварным, ноги у нее задрожали, Арсен ее подхватил, чтоб не упала.
Потом ее долго тошнило у телеги, когда она увидела, как небольшой сверток из мешковины, приткнутый в угол и пахнущий кровью, чуть заметно пошевелился.
– Я скучаю по звездам, – сказал Арсен, когда они лежали ночью на сене и смотрели в темное небо. В болотах вокруг что-то слабо мерцало голубоватой, призрачной люминесценцией, и беззвездное небо казалось по контрасту еще более черным, нависало над ними распахнутой кромешной бездной. – Хоть это и банальность, но на звезды смотреть – это как будто немножко молиться, мечтать о высоком. я вот, комсомолец, всегда молился бесконечности, которую люди когда-нибудь покорят и познают. Мы полетим сквозь пустоту космоса и посеем свои семена. И они взойдут на других планетах. Тут этого нет. И мне кажется, что я заперт в этом безмирье и безвременье. Иногда – как в надежном укрытии, иногда – как в душной кладовке, но заперт.
– А я скучаю по морю, – сказала Анита. – Оно такое огромное, мощное. То спокойное, то грозное. Мы все вышли из моря. Внутри мы все – море. По любому морю можно уплыть в любое другое. Кроме Аральского, – добавила она, подумав. – И можно перестать плыть, как только надоест или устанешь. И просто уйти в глубину…
– Не переставай плыть, – сказал Арсен. – Никогда нельзя переставать.
Он вздохнул.
– Поспать бы. Но опасно, да я и не усну, наверное.
Через минуту он уже спал, глубоко, беззвучно, как ребенок. Анита положила ружье себе на колени, села на край телеги.
Буца, привязанная к оглобле, покосилась на нее, переступила копытами, фыркнула. Мешок с личинкой был под телегой и очень ее нервировал. Аните и самой было неспокойно представлять, как неведомая гадость вылезает из мешка, и подкрадывается снизу, хоть Арсен и сказал, что она не успела развиться и уже сдохла.