Лермонтов, острее, чем кто бы то ни было, ощущавший катастрофичность разлома времени, питавшийся энергией отрицания как эпохи прошедшей, так и наступившей, вместе с тем судорожно старался сохранить традиции пушкинского периода.
Это было губительное внутреннее противоречие. Он представил разложение дуэльной традиции в «Княжне Мэри», где дуэль оказывается смертельным фарсом, но не считал себя вправе пренебречь даже намеком на вызов. Он сравнительно недолго воевал, но достаточно для того, чтобы наметился его боевой стиль, напоминающий стиль гусара-партизана Дениса Давыдова. Недаром он командовал иррегулярным отрядом «охотников» – тогдашним спецназом кавказских полков.
Денис Давыдов был безыскусно храбр. Он просто делал свое дело. Отчаянная храбрость Лермонтова была разновидностью напряженной рефлексии «человека сороковых годов». Знаменитый рывок Пушкина в атаку на турок впереди казачьей лавы – безотчетный выплеск темперамента. Самоубийственное поведение Лермонтова – глубоко обдуманно. Он знал, что делал, когда бросался верхом впереди егерей на чеченские завалы. В отличие от «поколения 1812 года», в «людях сороковых годов» удивительным образом сочетались нервическая интенсивность переживания жизни со взглядом на себя со стороны как на подопытное существо.
В отличие от Белинского и Бакунина, Лермонтов в переустройство мира не верил и политику, скорее всего, презирал. Мир был для него не ареной социальных катаклизмов и политическим ристалищем, но сферой противоборства демонического и светлого начал. Недаром он всю свою сознательную творческую жизнь, создавая бесконечные варианты, писал «Демона», где надежда на воскрешение духа тоже воплощена в любви к женщине, но и эта надежда обманна и губительна, ибо демоническое начало не подлежит амнистии…
Бакунин и Лермонтов, ровесники, – два полюса поколения: Бакунин, неистовый бунтарь, пытавшийся злом исправить мировое зло, истребить насилие насилием, отринувший все христианские постулаты, и Лермонтов, знавший, что такое смерть и кровь, упивавшийся опасностью, но искавший не социально-политический, но метафизический выход из мирового кризиса и отчаявшийся его отыскать. Такие люди, как Пушкин и Лермонтов, не гибнут случайно…
Недаром Пушкин назвал случай «могучим орудием Провиденья».
«Люди сороковых годов», отчаянно травмированные крахом здоровых сил предшествующей эпохи, нервные, рефлексирующие, болезненно мечтательные, одержимые утопическими проектами, инициировали то конвульсивное состояние общественного сознания, которое так и не позволило России выйти из кризиса и привело ее к катастрофе 1917 года.