Книга Мельгунова полна документальных свидетельств о бессмысленных зверствах, о пьяных садистах, осуществлявших власть в целых городах. И это не выдумки озлобленного антикоммуниста – достаточно вспомнить письма и дневники Короленко. И когда мы изумляемся, откуда взялась изуверская жестокость карателей тридцатых годов, то просто демонстрируем свое невежество. Эта жестокость и не исчезала со времен Гражданской войны, ибо она была естественным результатом темного социального шовинизма.
«Ущемление буржуазии» отнюдь не было явлением провинциальным.
11 мая 1921 года Блок, еще недавно обвинявший интеллигенцию в предательстве революции, записал в дневнике:
«В Москве зверски выбрасывают из квартир массу жильцов – интеллигенцию, музыкантов, врачей и т. д.»[51].
Причины бушевавшего вокруг ужаса, убивавшего Блока, он сам определил со свойственной ему безжалостностью мысли:
«Под игом насилия человеческая совесть умолкает; тогда человек замыкается в старом; чем наглей насилие, тем прочнее замыкается человек в старом. Так случилось с Европой под игом войны, с Россией – ныне»[52].
Это было написано 24 декабря 1920 года. Блок понял, что прорыва в новое бытие не получилось. И причиной катастрофы оказалось наглое насилие как главное средство переустройства мира… Совесть оказалась просто не нужна.
И если Сергея Петровича Мельгунова, летописца высокого мужества, о котором исследователи его трудов писали:
«Главной заботой С. П. Мельгунова-историка были факты, установление фактической канвы событий, выяснение – что произошло на самом деле, а что является лишь воображением современников»[53],
или:
«В своих суждениях был мужественен и независим – даже тогда, когда приходил к выводам, не соответствовавшим его собственным настроениям или поведению»[54],
если даже этого несгибаемого человека уже в 1923 году воспоминания о кровавых бесчинствах приводили в ослепляющую ярость, то легко представить себе, как воспринимали красный террор люди с более уязвимой психикой и гуманистическими по преимуществу моральными установками – Ахматова, Мандельштам, Пастернак…
Проблемы тут вставали и в самом деле отнюдь не только юридические. Происходил распад естественных человеческих представлений, на которых веками держалась этика и которые пронизывали всю русскую литературу.
Кровавое разрушение основ человеческих взаимоотношений, неприемлемое для Ахматовой, Мандельштама, Пастернака, мыслители того же либерально-гуманитарного круга не только отрицали, но и анализировали в плане этики как раздела философии.
Разумеется, для либерально-гуманитарной интеллигенции вставал вопрос не только о цене социального переустройства, принципиальную справедливость которого они признавали, но и о последствиях применяемых способов для жизни человеческого духа.