Обличитель (Пий) - страница 139

Ночь опустилась на мое предприятие. Персонал разошелся. Только руководящие сотрудники администрации — каждый притаившись в тайнике, указанном Аберо, — да сторожа, которые не знали о готовящейся экспедиции, еще оставались в здании. Я ждал, согласно инструкции, во мраке моего убежища, когда номер 3, то есть Самюэрю, придет за мной. Я размышлял. Мысленно я пересматривал все события истекшего дня. Я думал о решении стран — производителей нефти подточить экономику западных стран и Японии. Я предвидел, что газеты будут снова заполнены финансовыми и валютными расчетами. Сейчас, больше чем когда-либо, будущее мира будет отдано на милость статистики: проценты роста цен на свеклу, снижение цен на свинину, твердые и колеблющиеся курсы валют. Громче, чем когда-либо, зазвучат голоса о том, что сегодня нет больше места красноречию. Чувства и слова должны быть упразднены. Надо экспортировать столько-то тонн стали за такое-то время, если мы хотим сохранить темпы роста и занятость. Чтобы экспортировать, наши цены должны быть конкурентоспособными, а чтобы этого достигнуть, мы должны сделать курс франка гибким, так как знаем, что он пойдет на понижение. Таким образом нам будет легче экспортировать, избегая девальвации. С сияющими от гордости глазами великие технократы западной экономики с изящными жестами будут снова произносить устаревшие, бездарные речи, стараясь всех уверить и хуже того — веря сами, что совершают интеллектуальный, чуть ли не героический подвиг. Да, никаких чувств, никакого красноречия, ибо красноречие и чувства не поддаются подсчетам и тормозят экспорт. Ложь на этот раз достигнет невиданных размеров. Но есть надежда! Если страны, производящие сырье, вдруг взбунтуются против наглых злоупотреблений оборотней, что вот уже двадцать лет как захватили административные посты, а министерства вновь поставят на повестку дня «валютные кривые», цены на баррель, политику расходов и доходов и денежных запасов, оборотни технократы, которым тяготы жизни в циклопических городах, разрушение природы, враждебность молодежи и интеллигенции доставили немало трудных минут, почувствуют себя снова в седле, как только разразится кризис; вот тут-то, более чем когда-либо, понадобятся их знания секретов дела и сузившаяся было дорога к власти вновь откроется перед ними. Но что же станется с народами, если их покинут те, кто знает, как устанавливается цена на баррель нефти? Ведь они единственные, кто может полностью осветить этот вопрос! Почему бы не изъять изучение Монтескье из программы наших школ, заменив его изучением роста стоимости барреля, полубарреля и пинты кокосового масла? Я размышлял обо всем этом во мраке моего убежища. Но я думал также и о том, что происходит в эту минуту в стенах и подземельях «Россериз и Митчелл-Франс». Что делают все эти администраторы из штаба, питомцы знаменитых западных институтов, эти «тонкие знатоки» экономики, валютных операций, установления цен на баррель нефти или тонну овечьей шерсти, — что делают они в этот вечер, вырядившись в опереточные костюмы спелеологов и забившись в тайные убежища? Разве они не нужны в других местах? Некоторые из них даже учились в Гарварде! Почему они тратят время на изучение подземелий под зданием фирмы? Может, они тоже сошли с ума? Неужели разоблачить какого-то сумасбродного смутьяна важнее, чем заниматься изучением последствий экономического кризиса для нашей фирмы? Кроме того, я думал еще о двух событиях, происшедших сегодня после обеда: о моей встрече с Макгэнтером и обнаруженной мною связи Аберо с госпожой Сен-Раме; игра, которую я затеял с президентом международной компании, была небезопасна для меня — как в том случае, если он, а за ним и другие поверят, будто я и вправду обличитель, так и в том случае, если они потребуют, чтобы я объяснил свое поведение. Связь Аберо с женой Сен-Раме очень меня тревожила. Аберо уже не раз давал мне понять, что не стесняется в средствах для достижения своих целей. Была в этом человеке какая-то циничная решимость, которая при всей своей целеустремленности не вызывала доверия. А может быть, соблазнив жену Сен-Раме, он сделал просто еще один ход в своей шахматной игре? Что крылось на самом деле за этой связью? Как госпожа Сен-Раме решилась на такой шаг? Аберо не был красавцем. В нашей фирме он занимал второстепенный пост. Насколько я знал, состояния у него не было. А жена Сен-Раме была, что называется, представительницей высшей буржуазии. Ее муж занимал несравненно более высокое социальное положение, нежели Аберо. У него была весьма привлекательная внешность. И, наконец, среди людей, с которыми общался Сен-Раме, его жена могла найти немало мужчин гораздо более соблазнительных, чем Аберо, и более для нее подходящих. Аберо нисколько не походил ни на любовника леди Чаттерлей, ни на дюжего рыночного грузчика. Он не был ни альфонсом, ни крупным буржуа, ни авантюристом. Как же ему удалось завлечь жену своего генерального директора в подозрительный отель на авеню Республики? Разумеется, у меня мелькнула мысль, что они могли прийти с какой-то другой целью, а не на любовное свидание, например один из них мог передать другому какой-нибудь документ. Быть может, Сен-Раме даже сам отправил свою жену к Аберо с каким-нибудь поручением? Но, не говоря уж о том, что для этого им не надо было встречаться в отеле, я видел собственными глазами, как они держались за руки, и их нежные взгляды не вызывали никакого сомнения. Вот почему я утвердился в мысли об адюльтере. И наконец, эта связь возмущала меня по самой простой причине: на этом этапе развития событий я ставил гораздо выше Сен-Раме, чем Аберо, и то, что последний отбил жену у первого, казалось мне еще одним безнравственным шагом, завершающим эту аморальную историю.