— Эй, малыш, далеко собрался? — голос окликнувшего меня человека был высокий и мелодичный.
— Надеюсь попасть в город засветло, господин, — повернулся я и уставился на возницу, попытавшись изобразить на своем лице почтительную улыбку и смирение.
Он оказался полным… очень полным мужчиной средних лет, одетым в невообразимо пестрый наряд. На голове у него было что‑то, скорее напоминающее колесо от телеги, чем шляпу, причем ярко — желтого цвета. Остальная же одежда представляла собой такую безумную смесь цветов и узоров, что невозможно было толком разобрать, что именно на нем надето.
— Пешком? И живым? Ха, мне нравится твой оптимизм, малыш!
— Меня зовут Кей.
— Рад знакомству, малыш. Ну а я — Ларгельт Сладкоголосый, бродячий менестрель.
— Простите, господин… э — э-э…
— Ларри, можешь называть меня просто Ларри, малыш.
— Да, Ларри. Так вот — мне уже двадцать два года, и я не малыш! Меня зовут Кей.
— Разумеется! Я постараюсь не называть тебя малышом, малыш…
Он расхохотался и хлопнул меня по плечу, и от этого обычного жеста меня всего передернуло, словно по спине проползла гусеница — жирная и волосатая. Такая же, как рука Сладкоголосого.
— Ну что, подвезти? Или ты твердо решил окончить жизнь на зубах голодного зомби?
— Подвинься, менестрель. Только, чур, никаких песен!
— Задаром? Перебьешься!
Я запрыгнул на телегу, и мы отправились в путь. И это были худшие десять часов в моей жизни! Мне приходилось, стиснув зубы, выслушивать хвастливые истории о славных похождениях менестреля, слушать его гнусавое пение и есть то, что он скромно называл своими «маленькими кулинарными шедеврами». И, разумеется, называл он меня не иначе, как «малыш».
Я молча терпел, а пальцы мои сплетали из цветных ниток и человеческих волос петельку. Все как положено: скользящая петля, удерживаемая ведьминым узлом*, двойной заплет через конский волос и даже немного слюны с недоеденного Сладкоголосым куска хлеба. Противно, а что делать? В нашем ремесле брезгливости и сантиментам не место.
Распрощались мы с господином Ларгельтом у городских ворот. Глядя ему в спину, я затянул свою «петельку», зашептав ее хитрым наговором на больное горло, сроком на две недели. Слишком туго затягивать не стал, чтобы совсем уж его голоса не лишать — посипит немного, и хватит. Жестоко? На моем месте бабушка ему бы и вовсе скрутня* подсадила, да такого, чтобы даже шевельнуться не мог!
«Отблагодарив» барда за теплую кампанию, я зашагал к городским воротам…
* * *
Город назывался Тенеградом, что как нельзя лучше описывало его внешний вид. Казалось, что все дома, узоры, статуи и даже деревья здесь стояли исключительно для того, чтобы отбрасывать тени, а то и по две — три сразу. Густые, колышущиеся и местами довольно жутковатые. Наверное, этот эффект достигался за счет особых фонарей, с непрерывно трепещущим внутри них пламенем.