Вика спала. И он, стараясь не смотреть на сгиб локтя, пошел в соседнюю палату, к Максу.
Максимилиан Тротт кривился, слушая уговоры добродушной медсестры поесть, и мечтал, чтобы назойливая женщина испарилась куда-нибудь. Голова болела страшно, но, во всяком случае, он уже не выпадал в темноту от любого движения или попытки сосредоточиться, и можно было спокойно все обдумать. А вот звуки по-прежнему раздражали, и свет все так же резал глаза, заставляя боль пульсировать в висках и глазницах.
Расстроенная несговорчивым пациентом медсестра выскочила за дверь — жаловаться врачу, а в распахнутую дверь вошел бледный и тощий Алекс, посмотрел на друга, улыбнулся.
— Ты даже на смертном одре будешь заставлять женщин от тебя шарахаться?
— И я рад тебя видеть, — пробурчал Макс, неловко, чтобы не потревожить разламывающуюся голову, приподнимаясь на койке. — Не рано ли ты решил двигаться, Данилыч?
— Раньше начну — раньше восстановлюсь, — объяснил ректор, присаживаясь рядом с Троттом и без зазрения совести утаскивая с подноса сладкую булочку. — Только есть хочется постоянно.
— Ешь, — Макс поморщился. — Я на глюкозе, да и организм не воспримет. И, да, говори тише, Данилыч.
— Хреново, да? — сочувственным шепотом спросил Свидерский, протягивая руку за второй булочкой.
— Хреново, — признался Тротт. — И не ускорить никак, иначе до эпилепсии доускоряюсь. Март тебе рассказал про тха-охонга?
Алекс кивнул.
— Ты знаешь про этих тварей?
— В Бермонте коллега показывал панцирь, — хмуро сказал Макс, — напоминает по описанию смесь гигантского муравья со слизняком. По их словам, всего несколько таких прорывов было. А тут в защищенный королевский дворец, туда, где нет никакой сейсмоактивности. Ни один манок не дал бы ему сил пробить стихийные щиты. Ты же понимаешь, что это значит?
— Понимаю, — спокойно произнес Алекс, уже уничтоживший ползавтрака, и глядящий на остатки с голодным блеском в глазах. — Но сейчас мы с тобой полудохлые, восстановишься — потом поговорим.
Он снова глянул на поднос и стянул желтоватый, вкусно пахнущий кусок мягкого солоноватого сыра, виновато посмотрел на инляндца.
— Да ешь уже, — Макс махнул рукой и тут же поморщился, — порадуй медперсонал за меня.
Некоторое время в палате стояло молчание — Алекс уничтожал завтрак, Тротт пытался справиться с головной болью и кривился от бликов света на плиточных стенах палаты. Еще и ветер разгулялся за окном, и окно ритмично поскрипывало, доводя его до белого каления.
— Малыш, — вдруг серьезно спросил его друг, — скажи мне. Когда ты с Темным ментальными ударами обменивался… он должен был раскрыться. Ты его не смог прочитать?