— Нас расстреляют, — уныло сказал Пузырев.
— Вас — обязательно, раз Вы в это верите. А меня, уверен, еще и наградят.
— Ну-ну…, — хмыкнул Пузырев. Наглость и оптимизм Эдика действовали на душевную его ржавчину как кислота. — Ну…, хорошо. Я попробую…организовать такую выставку…где-нибудь…во Франции, там множество музейчиков в провинциальных городках… В самом деле, мне тоже за Рубенса обидно. — Он помолчал. — Только и Вы постарайтесь. На стенах Российского музея висят только подлинники — в этом никто не должен сомневаться.
— Пусть только попробуют, — насупился Эдик. — Это аксиома, с которой не спорят.
Мальчишки образовались вскоре после приезда из Усть-Олонецка. Вначале один. Мальчик попадался на глаза Эдику все чаще. И начал немного доставать. Смотрел, когда Эдик проходил мимо, но тут же отводил взгляд, стоило повернуть голову. Лет девяти-десяти. Неумытый, неухоженный, немного жалкий. Костюмчик типа «после драки», в руках всегда — потертая синяя сумка. Чего смотрит? Чего отворачивается? Нет, достал.
Двор в доме Эдика большой жильцов хватает, Эдик знал далеко не всех, но этого мальчика Эдик раньше тут никогда не видел, наверняка. Наконец, Эдик обнаружил паренька в своем подъезде. Стоял на лестничной клетке, вроде как в окно смотрел. Второй раз — сидел на подоконнике. И снова отвернулся. Как ни занята была голова Эдика пакостями родной культуре, свободного места в ней еще хватало, и он спросил, возясь с ключами у двери:
— Мальчик, ты чей?
Мальчик опустил голову.
— Я к тебе обращаюсь.
Ответа нет.
— Как тебя зовут хоть?
— Витя. — Голосок звонкий, ясный.
— И откуда ты, Витя? — Дверь, наконец, открылась.
— Ниоткуда.
— Ты живешь здесь?
— Нет.
— А что тут делаешь?
— Ничего.
— Молодец. Хорошо устроился. — Одобрил Эдик и двумя прыжками преодолел лестничный пролет. И взял мальчишку за плечи. — А ну выкладывай — кто такой. А то живо в милицию сдам.
Мальчик молчал, не пытаясь вырваться.
— Что у тебя в сумке, Витя? Часом, не бомба?
Эдик вытряхнул на подоконник содержимое. Две пустые пивные бутылки, батарейка, часы без браслета, сломанный перочинный ножик, пара конфеток, прочий мелкий хлам. Из кармашка сумки выпал фотоснимок.
— Вы мой папа! — вдруг выпалил мальчишка. И поднял голову. Глаза у паренька искренние и честные. Людям надо верить.
— Ну-ну, — сказал Эдик и поднес к глазам фотоснимок. На фоне пляжа и полуголых тел стоит парочка, обнимая друг дружку за талию. Улыбаются в объектив. С удивлением Эдик узнал в мужчине самого себя, а рядом…ах да! Как ее звали? Лена, как же! С этой девушкой он познакомился года четыре назад…нет, пять — тогда он поехал отдыхать в Геленжик, они познакомились в пляжном кафе. Обычный курортный роман…, вот оно что! он вспомнил! Это же ей он дал совет подыскать ее сыну какого-нибудь придуманного отца и — вот оно, ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Тогда Лена, помнится, пожаловалась, что растит сына одна, кто его отец — не знает, если честно, а мальчишка уже спрашивает, где папа, да кто. Кажется, он оставлял ей свой адрес, ну точно, они же переписывались, два-три письма он получил, и сам что-то ответил, вежливое. Вот такая-сякая. Сосватала его в отцы, недолго думая. И что делать? Мальчишка ей поверил. А вот ему не поверит наверняка, сбежавшему отцу-подлецу, сколько не уверяй, что отец — не он. Интересно, что эта Лена наплела мальчишке? Вот нахалка.