— Ну да! Мы мигом подправим.
Открыли судок. На дне его лежали два куска пирога, немного раскрошившиеся.
Тито воскликнул:
— Колоссально! Куча еды. Наемся, как король.
— Ну вот. Тебе повезло.
— А как же. Спасибо, моя прелесть.
— Не за что.
— У нас как в аптеке: все есть, — заметил Даниэль.
— Хочешь кусочек?
— Нет. Еда мне ни к чему!
— Ты, Даниэль, питаешься одним воздухом, — сказала Лусита. — Не понимаю, как это ты не становишься еще более тощим.
— Ты тоже не хочешь, Лусита?
— Нет, Тито, спасибо.
— Это тебе спасибо.
Тито стал брать пальцами раскрошившиеся кусочки пирога и отправлять их в рот.
— Высший сорт! — произнес он с набитым ртом, роняя крошки.
— Тебе нравится?
— Ничего, не испортилось ничуть.
— Этого мог бы и не говорить, — заметил Даниэль.
— Будь любезен, передай мне бутылку, такое дело надо запить.
— Видно, засохли на жаре и в горло не лезут. Как сухое печенье. Ну что, Луси, рассмешим его?
— Оставь, пусть бедняга поест спокойно.
Получив бутылку, Тито стал запивать каждый кусочек. Он сказал:
— Меня бы не рассмешил сейчас даже сам Шарло[20].
Даниэль повернулся на другой бок:
— Слушай, даже глядеть не могу, как ты ешь. Сегодня еда вызывает у меня отвращение. Ей-богу, стоит мне увидеть, что кто-то ест, начинает тошнить.
— Ты, наверно, заболел, — сказала Луси, разглядывая его лицо.
— Не знаю.
— Нет, не заболел, — сказал Тито, — точно знаю. Потому что вино ты принимаешь за милую душу.
— И вина не хочу.
— Ну ты загнул! Только что принял…
— А я тебе говорю — не хочу.
— Тогда я не понимаю, старик. Если, как говоришь, и от вина мутит, так кто же тебя заставляет пить! Слышишь, Лусита? Парень-то тронулся.
Лусита пожала плечами.
— Заставлять никто не заставляет. Но оно мне нужно. Что с этим поделаешь?
— Тоже причуды, — сказал Тито. — Я этого типа перестал понимать. Послушай, ты приехал на реку совсем зазря. Не купаешься, не ешь, а теперь еще и заявляешь, что вина не хочешь. Лучше было остаться в Мадриде — и делу конец.
— Наверно, он тоскует, — улыбнулась Лусита.
— Вон оно что! А ведь, может, так оно и есть. Ну, милый, тебя раскусили. Давай-ка исповедуйся нам.
Даниэль, лежа на спине, глядел на вершины деревьев. Потом перевел взгляд на товарищей.
— Что-что? — улыбнулся он. — Мне не в чем исповедоваться.
— Есть, не хитри, от нас не отделаешься. Рассказывай, по ком сохнет твое сердечко. Мы никому не скажем.
— Ну и парочка! Да что я вам должен рассказать?
— Ты пьешь, чтобы забыться.
— Пью потому, что надо, так уж я встал с постели.
— Как же это ты встал?
— По-особому.
— Да брось ты, чудак…
— Еще неизвестно, кто тут чудак.