Я уже вошел в роль толкователя:
— Поэты просто не могут. Поэты говорят заковыристо.
— Что же они друг перед другом, что ли? — покрутил головой комбат. — Почему тогда у Александра Сергеевича просто:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя…
Все ясно и понятно. А тут — «озеро многооконное»…
Я никак не мог понять, почему комбат затеял этот разговор и куда он клонит.
— Каждый поэт имеет свой индивидуальный творческий почерк, — выпалил я. — А в чем дело?
— А в том, что эти стихи, насчет озера, написал твой солдат по фамилии Стрельцов. Чуешь? Вот нам и надо определить: поэт он или не поэт.
— Зачем? — спросил я.
— Ты что? — вскинул голову комбат. — Каждого солдата командир должен беречь. Каждого — понял? За каждого человека командир в ответе перед его матерью, сестрами, братьями, невестой. А представляешь, какая ответственность лежит за поэта? Пройдет время, найдут его стихи, а стихи окажутся гениальными, чуешь? Где поэт? — спросят потомки. Убит поэт. И вот тогда подумают потомки — что же за командиры были у него, что не могли уберечь гения? И тогда выплывут наши имена. И будем мы с тобой, лейтенант, вроде Дантеса. Чуешь?
Я передернул плечами. Мне не хотелось стать Дантесом.
— Да и имя у него подозрительное — Александр. Чуешь?
Я не чуял. Комбат пояснил:
— Пушкин был Александром, Грибоедов — Александром.
— Блок — тоже, — уныло поддержал я.
— Ну вот видишь, так что ты прими меры, побереги его.
Стал я после этого разговора Сашку Стрельцова приберегать. Как рискованное задание, я его в сторону. Вначале он ничего не замечал, потом удивился, потом возмущаться начал, а под конец форменный скандал устроил.
— Ты что, лейтенант, не доверяешь мне? Думаешь, я ничего не вижу? Так вот, знай: происхождение у меня самое что ни на есть пролетарское, положение — рабочий, комсомолец, репрессированных среди родственников нет, за границей не был, в других партиях не состоял. В чем дело?
Ну что я мог ответить Сашке? Молчал, успокаивал, а свое гнул. Наконец не выдержал, прямо спросил:
— Стихи пишешь?
— Пишу, — не моргнув глазом, ответил он.
— Читай! — приказал я.
Долго читал он, сейчас, к сожалению, уж не помню его стихов. Но были там такие, особенно понравившиеся мне строки, услышав которые, я еще пуще испугался, не гений ли лежит у меня вторым номером за четвертым пулеметом. Вот они:
Да, мы вернемся в бой,
Назад путей не зная.
Как старые друзья,
Обнимемся с грозой.
Да здравствует же
Юность боевая,
Наполненная дымом и борьбой!
— Ну как? — спросил Сашка. — Контрреволюции не нашел? Может, где против Советской власти что обнаружил?