Эрик Брун от рождения обладал теми качествами, которых начисто был лишен Рудольф: спокойствие, сдержанность, такт. А главное — он умел то, чего пока не умел Нуреев. Профессиональное мастерство Эрика вызывало восхищение. Рудольф жадно учился у него, Брун охотно учил. А учить действительно было чему…
В фильме-балете «Жизель» с участием Эрика Вруна и Карлы Фраччи Эрику уже сорок один — солидный возраст для солиста балета. Но его танец по-прежнему безупречен. Благородная манера, особенные изящество и легкость, скульптурная четкость позировок выгодно отличают Вруна даже от его известной партнерши, которая значительно моложе. Просматривая кинозаписи с участием датского танцовщика, хорошо понимаешь, почему Нуреев стремился учиться именно у него. Красота движений и чистота исполнения — вот два важнейших момента, взятых Рудольфом у его старшего товарища.
«Научи меня этому», — всегда говорил он Вруну. «Если Эрик блестяще исполнял какую-то роль, Рудик не успокаивался, пока не начинал исполнять ту же роль столь же блестяще, — рассказывала Соня Арова. — Для него это был величайший стимул на протяжении очень долгого времени».
С самого начала дружбы двух танцовщиков пресса не переставала сравнивать их друг с другом. Кем их только не называли, без всякой связи одного имени с другим: Чингисханом и Гамлетом, Аполлоном и Дионисом… Стройный Эрик, идеально сложенный для балета, имел длинноногую фигуру, владел неплохой техникой и считался за рубежом идеальным классическим танцовщиком. Рудольф же постоянно пытался выправить свое тело, на первый взгляд далекое от совершенства, безжалостно ломал его, переделывал так, как ему было нужно.
Поначалу датчане называли Нуреева «грязным танцовщиком». Питер Мартине, в то время пятнадцатилетний ученик Королевского датского балета, рассказывал: «Танец его был не чистым, а каким-то сумбурным. Танцуя, он не мог соразмерять и рассчитывать. Мы, датчане, были очень скрупулезными. Для нас имело значение не число оборотов, которое ты можешь сделать, не высота, на которую можешь прыгнуть, а толчок и приземление. По-моему, Рудольфу никогда не приходило в голову, что классический мужской танец может быть таким точным. Мы его как бы не приняли. Никого из нас, молодых, не интересовало, что он знаменитый беглец, и мы не могли понять, зачем Эрик его взял. Эрик был нашим идолом, а не Руди. Но мы скоро открыли в его танце достоинства. Он принес советский словарь мужской пиротехники, почти невиданной прежде. Я чувствовал, что на Эрика он производит такое же впечатление, но Эрик гораздо лучше это скрывал. А Рудольф только и делал, что наблюдал за ним. Его поражал стиль Эрика и чистота исполнения, но, когда он пробовал его копировать, ничего не получалось».