Я присвистнул и сдержал все рвавшиеся наружу высказывания. Волчонок ничем не походил на ангелочка-Мелисенту, но ему было двенадцать лет.
Двенадцать. Совсем, как дочери Ринглуса.
Ладно, это не мое дело. Кто я такой, чтобы вмешиваться и поучать, раз уж коротышке так приспичило создать эрзац-семью из жертв Ордена?
В день, когда они уехали, сияло солнце, но у меня на душе отчего-то было тоскливо.
Франческа
— Элвин — сложный человек, — сказала Тильда мне на прощанье. — И… он не такой непробиваемый, каким кажется. Будь с ним помягче, Фран.
Куда уж мягче? О видят всемогущие, всеблагие боги, мне иногда кажется, что Элвин вытесан из цельного куска камня. Пытаться ударить его, все равно, что лупить по мраморной статуе — только себе сделаешь больнее.
И винить некого — сама напросилась.
Его забота смущает. Не могу ни понять, ни предположить, что кроется за ней. За ней и за подарками, которые он привозит каждый раз, как возвращается из города. Ничего серьезного или слишком дорогого, милые безделушки: черепаховый гребень, вырезанная из кости статуэтка кошки, невероятно похожая на Маленькую Фран, кулек тянучек «от личного повара княгини»…
Нет, он не пытается добиться моего расположения, не пробует поцеловать или соблазнить, лишь иногда позволяет себе якобы случайные, невинные прикосновения. Придерживает за руку, чтобы я не поскользнулась на льду, помогает надеть плащ, заводит за ухо выбившийся из прически локон, задерживая руку на щеке на мгновение дольше, чем нужно…
И я все чаще ловлю на себе его долгий, задумчивый взгляд.
Поначалу показалось вот оно — свидетельство подлинного чувства. Я злорадствовала и даже пыталась заставить Элвина делать все по-моему. Он мгновенно разгадал мои намерения и очень рассердился. В наказание заставил заниматься уборкой.
— Если у вас так много лишнего времени, сеньорита, что возникает желание устраивать фокусы, я это исправлю.
Должно быть, я — лекарство от одиночества для своего хозяина.
Элвин одинок. Я не сразу поняла насколько. Он искусно прячет свое одиночество за броней сарказма, скрывает его в мишуре светских бесед и необязательных знакомств.
Это не его беда, но его выбор. Маг никого не желает подпускать к своему сердцу. Порой мне кажется, что он сам страдает от своей неспособности быть близким хоть с кем-то. Порой, что он вполне доволен и счастлив таким положением дел.
Одно могу сказать точно — он не пытается это изменить. *
— Мисс Ваноччи! Вы меня помните?
— Конечно я помню вас, сеньор Бакерсон.
Он улыбается — счастливо и чуть наивно, смотрит на меня с бесхитростным восхищением: