— Как ты живешь, Танюша? — неожиданно спрашиваю я.
— Хорошо.
Я переворачиваюсь на живот и, разглядывая чуть колышащиеся травинки, спрашиваю снова:
— Ты любишь Игоря?
Вот что такое тайга и высокое небо над нею. Но о чем же здесь можно говорить, как не о самом главном?
Таня срывает травинку и, покусывая ее, отвечает:
— Да, очень…
И все лицо ее светло и прозрачно, как и светлые ее глаза, как растрепавшиеся коротко подстриженные волосы.
— А он? — глупый вопрос, но очень для меня важный.
— Тоже. — И в ее голосе нет ни тени сомнения. Она сидит, поджав ноги и упершись одной рукой в землю.
Я кладу свою ладонь сверху и говорю:
— Ты очень славная девушка. Тебя можно сильно полюбить…
Она молчит и осторожно высвобождает свою руку. А я снова переворачиваюсь на спину и смотрю в заволакиваемое тучами небо. Вспоминаю, как прибегала она ко мне, проведывать, когда я болел, как смотрела на меня ясными своими глазами. Вспоминаю Лору, теплые ее губы… Все ушло, они потеряны для меня, эти милые девушки. А Лена?..
Мне становится вдруг понятно: я хочу любви. Я открыт для нее. Старое разрушилось, как разрушается через какое-то время в организме парализующий яд кураре. Нужно только пережить это время. Я пережил. Теперь я знаю, что пережил. И знаю, что нет еще ее — новой любви. Нет, нежная и трогательная женщина у Фудзиямы! И мне становится грустно, печально, словно я вспоминаю об утерянном близком друге.
— Пойдемте, скоро будет дождь. — Таня трогает меня за плечо.
Небо быстро темнеет. У поселка нас настигает крупный редкий дождь.
Всю вторую половину дня с короткими перерывами льет дождь. Обильный, щедрый, как всё здесь. К вечеру приходят новые тучи, низкие, тяжелые, и разражается гроза, неистовая и страшная, какая может быть только в горах. Гудит под мощными порывами ветра тайга, черная, громадная, как вздыбившаяся и вот-вот готовая рухнуть на тебя волна. На долю секунды вспыхивают вдруг дрожащие горы, словно готовые сдвинуться со своих мест. От грома дребезжат стекла. Потоки воды падают на бараки, и кажется, что погружаешься под воду.
— Мы можем застрять здесь, и надолго, — угрюмо говорит Кемалыч, глядя в темное окно.
Опасения Кемалыча не оправдались. Утро выдалось ясное и свежее. Влажный лес дышал густым сосновым настоем, сочностью трав, разбуженной прошлогодней прелью. Голова кружилась от этого воздуха, а тело становилось легким, неощутимым, словно оно растворилось, слилось с этой землей, лесом и небом.
— Здравствуйте… у нас всё в порядке, — встретила нас Таня, вставая со стула у кровати Клавдии и не глядя мне в лицо.