— Разводоманы?
— Да, что-то вроде алкоголиков, люди, которым вообще не следует жениться.
Его лицо выразило беспредельный ужас.
— Ты думаешь, миссис Лавлес одна из них?
— Возможно. Бедняга Ларри попал в тяжелое положение.
— Это страшно, — проговорил Френсис, — это какой-то кошмар.
Они попытались представить себе, к чему могут привести общество эти люди: невозместимые потери, подрыв устоев, затем неизбежный упадок и… крах.
— Как можно быть такими безответственными? — возмутился Френсис-моралист. — Заводят детей, а потом духовно раздирают их на части.
— Но ты ведь знаешь, — заметила Паула, — что у Лавлесов нет детей.
— Но вполне могли бы быть. Голову даю на отсечение, они не предпринимают никаких мер предосторожности. Им ничего не стоит завести ребенка.
— Так поступает большинство людей, — сказала Паула, внезапно поддавшись чувству беспристрастности.
— Мы бы так не сделали, — не сдавался Френсис, — да мы и не делали так. — Он почувствовал резкий укол боли. — Прости, дорогая. Я, право, не хотел.
— Ничего, ничего.
После этого они с особым рвением принялись каждый за свое дело.
В конце зимы начались снегопады, и Розбери оказались прикованными к своему старому многоквартирному дому, хотя именно сейчас с удовольствием променяли бы его на что угодно. Мысль о Ларри по-прежнему не давала им покоя, и они собрались было снова позвать его отобедать, но передумали, решив, что подобное приглашение может показаться назойливым и покровительственным. Да и сам Ларри держался замкнуто. На их глазах он худел, чернел, становился все беспокойнее, старше, теперь он скорее походил на их ровесника, чем на мальчишку, иными словами, это был человек, отведавший, почем фунт лиха. Из его квартиры почти непрерывно неслись оглушительные звуки симфонии из «Нового Света».
— Голову даю на отсечение, это «их песнь», — говорил Френсис. — Это можно было угадать заранее. Он с гордостью подумал о своих записях Гассе и Штамица.
— Сегодня утром я заметила у него на подоконнике целую батарею бутылок из-под виски, — сообщила Паула.
— Неужели запил с горя?
— Не знаю, — ответила Паула. — Бутылки стоят.
Они увлеченно плели свою версию, строя сюжет так, что Элизабет всегда вызывала негодование и презрение, а бедняжка Ларри — жалость. Расставляли точки над каждым «i» и обвиняли соседей во всех смертных грехах. Они так вошли во вкус, что даже повеселели, и вдруг как-то в субботу носом к носу столкнулись с Лавлесами в холле перед своей дверью. Весь этот день стояла оттепель, и на земле вокруг дома сквозь осевший снег проступали пятна жидкой грязи и прошлогодней травы. Повсюду журчала вода. В час дня Розбери решили съездить в центр, не потому, что им надо было что-то купить, а просто так, поразмяться. Войдя в холл, они услышали глухой удар, дверь соседней квартиры распахнулась, оттуда, пятясь, вылетела Элизабет и хлопнулась на пол у самых их ног. Она была целомудренно закутана в необъятный купальный халат, под которым явно ничего не было. Перед Френсисом мелькнуло на секунду ее бедро цвета слоновой кости, и он поспешно отвернулся. Она глядела на соседей снизу, они на нее — сверху.