Стол выставили во двор под тень дуба. Двое мужчин, связывавших листья, и женщины-сортировщицы — жена Френчи Коута и девушка-француженка — уже обедали. Я не знаток бельгийской кухни, но ферма Вандервельде не то место, где можно было ее изучить. Третий день подряд нам давали вареное мясо с отварным картофелем и репой. Мэри Вандервельде, восемнадцатилетняя дочь фермера, в туго облегающем платье, накладывала, еду на тарелки. Мы торопливо глотали, чтобы ничего не досталось мухам.
Ханки подошел к столу минуты через две, вода стекала у него с волос, глицериновыми каплями оседая на плечах. Наполняя тарелку Ханки, Мэри прислонилась к нему. Ханки смущенно ей улыбнулся, потом опустил голову, перекрестился и стал есть, не обращая внимания на назойливых мух. В тарелках, накрытых марлей, лежали пончики, но я предпочел кружку кофе. Мое восхищение Ханки было омрачено завистью. Мне хотелось, чтобы мой сын походил на него, если бы я имел сына. Но я даже не помнил, был ли я сам когда-нибудь таким молодым и здоровым, как Ханки.
Семейство Вандервельде, специалист из Северной Каролины, по имени Джо, и Курт Грюнтер обедали на кухне; мы, остальные, ели во дворе, если не было дождя. Когда мы пили по второй кружке кофе, курили и болтали, кто по-английски, кто по-французски, из кухни вышел Вандервельде и направился к нашему столу во дворе.
— Курт говорит, что вы не все нижние листья обрываете, — заявил он.
Мы посмотрели на него все, кроме Ханки.
— Так вот, чтоб каждый лист был сорван. — Он стоял перед нами, упершись ладонями в жирные бока, точь-в-точь бельгийский бургомистр. — Крумлин и ты, Тейлор, — продолжал он, глядя на меня. — Я этого не потерплю. После ужина пройдетесь по рядкам снова, и чтоб ни одного листа не оставить.
— Ни одного и не оставили, — сказал Ханки, устремив взгляд на хозяина. Он дерзко куснул пончик и запил кофе.
Вандервельде повернулся к Ханки, на щеках у хозяина выступили белые пятна.
— Я не говорил про твои рядки, — сказал он.
— А почему Курт молчал в поле? — спросил Ханки.
Они не отводили друг от друга взгляда долгую минуту, и разделяло их нечто большее, чем страх или уважение.
— Чтоб больше этого не повторялось! — произнес хозяин, круто повернулся и двинулся обратно к дому.
После обеда Ханки подошел к трактору и долго пререкался с Куртом по-немецки. Курт слез с машины и вместе с Ханки прошелся вдоль рядков табака, которые мы обирали утром. Когда они вернулись, в руке у Ханки было несколько желтых, хилых нижних листков. Со злостью он швырнул их в бункер, потом исчез в зелени табака и принялся за работу.