Животные в клетке были пятнистыми, как леопарды, и походили на бешеных кошек. На кончиках их ушей торчали кисточки, такие же кисточки свисали у них с подбородков, точно являя собой дикую пародию на растущие в загоне клены. Их лапы были длиной с человеческую руку и поросли густой серой шерстью, из которой выглядывали кривые, как турецкая сабля, когти.
Два этих прекрасных демонических зверя безостановочно сновали по клетке в поисках просвета между прутьями, чтобы просунуть хищную лапу. Прыжок — и едва заметный воробей отлетал клевать в сторону. А они опять начинали рыскать по клетке, обуреваемые ненасытной жадностью и отчаянием, и метались по загону как одержимые, словно на них лежало проклятие.
И даже, когда Астрид и Сигард смотрели на них, казавшихся живым воплощением жестокости в природе, когда они стояли там, щелкая земляные орехи, перед их глазами все время плыла эта крошечная лодочка, отданная во власть еще более жестоких стихий.
О это абсолютное одиночество среди безбрежных просторов, бурных морей на семи ветрах, куда даже птицы не залетают; или среди мертвой безветреной зыби, наступающей после шторма; о этот ветер, срывающий пену с гребней и дождем несущий ее над бездной, ветер, свистевший над лодкой, когда она взлетала на гребне волны к небу навстречу синим молниям, скользила в бездну и снова взлетала. По всему морскому простору закипали и пенились белые барашки, закручиваясь в подветренную сторону, и огромное, залитое лунным светом пространство находилось в постоянном движении, как пастбища и ущелья Сьерры-Мадре, в горячечном бреду оно то вздымалось, то падало, и вместе с ним маленькая лодочка тоже поднималась и тонула в дымящемся пенном море. И непрерывно слышался звук, высокий и монотонный, как гудение ветра в телеграфных проводах, как свист того неумолчного ветра, который дует в неведомых сферах, где его некому слышать, как дух ветра в вантах давно покинутых кораблей призраков, а может, то был вой ветра в игрушечных снастях лодочки, когда она неслась вперед по неведомому пути. Но сколько бездонных глубин предстояло ей еще переплыть, пока какие-то зловещие птицы с изогнутыми, как сабля, крылами волею неба наконец повернули к ней; это они, суровые птицы, вечно скользящие во мраке над серыми громадами волн, поведали ему, одинокому маленькому суденышку, тайну о том, как найти дорогу домой, подталкивая его своими клювами под горевшими в синем небе золотыми закатами. А она плыла, то приближаясь к холмам облаков, над которыми сверкали звезды, то идя вдоль берегов, пылавших в часы заката, огибая страшные, похожие на лесопилки, мокрые от пены скалы мыса Флаттери и неведомые мысы — двенадцать лет испытаний, одиночества и отчаяния лодке, человеку же — до конца его дней.