Опасность, которая угрожала Наполеону на этом пути, описал граф Сегюр: «Мы были окружены целым морем пламени; оно угрожало всем воротам, ведущим из Кремля. Первые попытки выйти из него были неудачны. Наконец найден был под горой выход к Москве-реке. Наполеон вышел через него из Кремля со своей свитой и старой гвардией. Подойдя ближе к пожару, мы не решались войти в эти волны огненного моря. Те, которые успели несколько познакомиться с городом, не узнавали улиц, исчезавших в дыму и развалинах. Однако же надо было решиться на что-нибудь, так как с каждым мгновением пожар усиливался все более и более вокруг нас. Сильный жар жег наши глаза, но мы не могли закрыть их и должны были пристально смотреть вперед. Удушливый воздух, горячий пепел и вырывавшееся отовсюду пламя спирали наше дыхание, короткое, сухое, стесненное и подавляемое дымом. Мы обжигали руки, стараясь защитить лицо от страшного жара, и сбрасывали с себя искры, осыпавшие и прожигавшие платье».
Переправившись через Москву-реку по плавучему мосту, к вечеру император был в Петровском дворце. Император, заняв практически пустой город, явно не ожидал еще и таких событий: «Над дворцом, который занял Наполеон, – писал военный медик Ф. Мерсье, – возвышалась терраса, откуда прекрасно был виден весь город, и оттуда в минуты досуга он и наблюдал за распространением пожара. С глубочайшей горечью должен был он созерцать разрушение этого города, на обладании которым он основывал все свои надежды. Говорят, при этом он однажды воскликнул: “Москвы более не существует, и я лишился награды, которая была обещана моей армии”».
Пожар, бушевавший до 6 (18) сентября принес не только опасность и горе, но и в определенной мере способствовал росту мародерства и грабежа. Офицер итальянской гвардии Ложье указывал, что эти события стали некой мотивацией для французских солдат: «Постараемся вырвать у огня все, что можно. Не дадим русским радоваться их варварскому торжеству и воспользуемся по крайней мере тем, что они бросили. Имеем же мы право воспользоваться тем, что они оставили огню». В итоге «солдаты всех европейских наций, не исключая и русских, маркитантки, каторжники, масса проституток бросались взапуски в дома и церкви, уже почти окруженные огнем, и выходили оттуда, нагрузившись серебром, узлами, одеждой и проч. Они падали друг на друга, – продолжал Ложье, – толкались и вырывали друг у друга из рук только что захваченную добычу; и только сильный оставался правым после кровопролитной схватки…»
Солдат и офицеров Великой армии, помимо ювелирных украшений, особенно привлекала именно разнообразная одежда. Сержант Бургонь рассказывал, что когда он вернулся вечером одного из первых дней пожара на площадь, где расположился на бивак его полк, он увидел перед собой «сборище разноплеменных народов мира»: «…солдаты были одеты кто калмыком, кто казаком, кто татарином, персиянином или турком, а другие щеголяли в богатых мехах. Некоторые нарядились в придворные костюмы во французском вкусе, со шпагами при бедре, с блестящими, как алмазы, стальными рукоятками». Ему вторил и инженер-капитан Лабом, который говорил, что солдаты выбирали себе самые живописные костюмы, чтобы избежать нападений: «В нашем лагере можно было увидеть людей, одетых татарами, казаками, китайцами; одни носили польские плащи, другие – высокие шапки персов, баскаков или калмыков. Таким образом, наша армия в это время представляла картину карнавала, и можно было бы сказать, что наше отступление, начавшееся маскарадом, кончилось похоронным шествием».