Кнут снова двинул по двери и язвительно заметил:
— Нетрудно догадаться. Когда ты его трезвым-то последний раз видел?
Наконец раздались шаркающие шаги и щелкнул отбываемый замок. Отворилась дверь. На пороге стояла пожилая женщина.
— Привет, мам. — Кнут нагнулся, целуя мать, и резко отшатнулся, почувствовав сивушный запах.
— Ты что, пила? — брезгливо спросил он женщину и, не слушая ее бормотаний, шагнул в коридор.
Мать махнула рукой и, зябко кутаясь в потертый до дыр платок, побрела в комнату. Несмотря на то что женщине не было еще и сорока, на вид ей уверенно можно было дать под шестьдесят. В последнее время мать сильно сдала и все чаще на пару с отцом прикладывалась к бутылке.
Обстановка в квартире производила мрачное впечатление. Ободранные обои и потрескавшийся потолок подчеркивали ее убогость. Дощатый пол прогибался и противно скрипел под ногами. Братья прошли в свою комнату. Едва Кнут включил свет, Леха присвистнул:
— Ваня, у тебя шмотка в кровище!
— Где? — Кнут подошел к замызганному зеркалу с отколотым углом и начал пристально вглядываться в свое отражение.
— Да вот, на штанах, смотри! И на куртке! Давай снимай! Пусть матушка застирает.
Кнут, сбрасывая с себя одежду, проговорил:
— Да ну ее… Начнет причитать опять. Что да где… Я сейчас сам замочу. Ты-то как? Не испачкался?.
— Нет вроде. Ниггеров же вы без меня мочили. — В голосе младшего брата прозвучала обида.
Кнут усмехнулся. Он стоял посреди комнаты в одних трусах и разглядывал в зеркало свое тело. Мышцы его округлились и налились силой, исчезла еще недавно бросавшаяся в глаза подростковая костлявость. Перемены радовали.
«Ничего, — злобно подумал парень, — мы еще этим тварям покажем!»
Кому именно и что он собирается показывать, Иван сказать не мог. Конкретных врагов вроде не было, и в то же время враждебен был весь окружающий мир.
Захватив одежду, он вышел в коридор и направился в ванную. Из комнаты доносились звуки телевизора. Прежде чем открыть дверь в ванную, парень заглянул на кухню. Вдрызг пьяный отец сидел, опершись локтями на стол, и смотрел в его сторону. Ивана передернуло от омерзения. Зайдя в ванную, он достал железный тазик и, набрав в него теплой воды, замочил окровавленную одежду. Глядя на то, как темнели намокавшие брюки, он вспомнил крики своих жертв, их мольбы о пощаде. Перед глазами всплывал вонзаемый раз за разом в тело нож, зажатый в его руке, тяжелый ботинок, с хрустом ломающий кости, безумный от боли взгляд человека, который понимает, что его убивают…
Внезапно Ивану стало страшно. Накатило ощущение какой-то ошибки, которую уже невозможно исправить. Ноги его стали ватными, голова закружилась. Он присел на краешек ванны и закрыл глаза. Нужно сосредоточиться…