— Почему же ты не женился? — не понял судья.
— Я бы женился, да где было взять триста рупий? Мы собирались пожениться в том же году. Братья соглашались немного подождать с деньгами. Но, как видно, человек предполагает, а бог располагает. В том же году все решили тучи: они ушли раньше бхадара[56]. Летом все высохло — урожай пропал. И вся наша семья — старая мать, младший брат и я — целых двенадцать месяцев жили впроголодь. Нужда да беда — какая уж тут свадьба! На другой год урожай выдался хороший, на двести рупий можно было продать зерна, но не дремал ростовщик, и за долги…
— Все забрал, да? Ну, а потом? Причем же все-таки тут желтый порошок? — допытывался судья.
— Да, вот теперь дошло и до порошка, — сказал Лакшман, глотая подступившие к горлу слезы.
Присутствующие приготовились услышать о развязке.
— Пришла на праздник дивали одна наша женщина к своим родителям. Она недавно вышла замуж за парня из соседней деревни, где жила Кики. Я встретил ее и спросил про девушку. В ответ услышал: «Ах, братец, уж так она убивается, так плачет, бедняжка!»
Меня словно огнем обожгло! Да и судите сами, сахиб, каково ей, несчастной, жить под косыми взглядами невесток. Из невест ушла, а замуж не вышла! Братья ее торопят, а их жены над ней насмехаются. И вот что женщина передала мне от Кики: «Если наша свадьба состоится — сейчас же пришли желтый порошок, а если нет — яд!»
Тогда я понял, сахиб, что больше она терпеть не в силах. И я решил: дом продам, себя продам, но деньги за эти дни соберу. И пошлю ей желтый порошок.
У меня в амбаре было манов[57] тридцать пять риса. Наш деревенский торговец давал не больше шести рупий за ман. А в соседнем штате цена была восемь-десять рупий. Да к тому же лавка государственная, там не обвесят. А если и обвесят, то не больше, чем наш торговец, сахиб.
В дни дивали люди веселятся, а я сидел в амбаре и по зернышку пересчитывал рис. Продам его в другом штате, думал, и будет у меня тогда свадьба. Если же продать в своей деревне — потеряю восемьдесят рупий! А теперь, выходит, пришлось потерять все, сахиб.
Наконец слушателям стало ясно, почему у парня оказался с собой желтый порошок. Однако никто не проронил ни слова. Судья не останавливал Лакшмана, и тот продолжал:
— Я считал, сахиб, что этот рис — мой и я могу его продать, где хочу. Разве это преступление? Разве перейти границу штата — преступление? Тогда я решился и купил у нашего торговца четверть сера желтого порошка.
В дни дивали люди украшают коров и водят их по улицам; люди в эти дни веселятся, а я и мой бедный младший брат… что мы делали? Мы сидели в амбаре и ссыпали рис в мешки. Я надеялся, что в праздничную ночь сипаям на границе между штатами будет не до службы. И я запряг быков. На душе у меня было неспокойно, но я решил, что это с непривычки, ведь никогда не поступал так раньше, вот потому-то сердце и бьется тревожно… — Силы Лакшмана заметно убывали. Теперь он говорил так, словно бханга