– Но… Уже в последний раз, когда я просил его об этом, Веспасиан нахмурился.
– Да, конечно, если милость Веспасиана для тебя важнее, чем…
Этерний Фронтон поежился, увидев угрожающее выражение ее глаз.
– Иду, – сказал он, – иду.
– Я буду спокойнее, – повторила она странным голосом, – спокойнее…
Когда Фронтон вернулся, Саломея сразу увидела по его расстроенному лицу, что нет никакой надежды. Тамара должна умереть.
– Где она? – спросила Саломея, выпрямляясь.
– Там, – пробормотал он указывая на узкую железную дверь.
Саломея направилась к двери.
– Что ты делаешь, Саломея? – сказал он, хватая ее за руку.
Она вздрогнула от его прикосновения, как от чего-то гадкого. И все-таки она улыбнулась ему, как улыбалась в Птолемаиде после пляски во время пира.
– Ты в самом деле любишь меня, Этерний Фронтон? – спросила она.
– Ты еще спрашиваешь, Саломея? – ответил он с волнением. – Разве я не исполняю во всем твою волю? Если бы ты хотела отомстить, ты не смогла бы сделать более того, что сделала. Ты превратила меня в раба.
– Если бы я хотела отомстить тебе. – задумчиво повторила Саломея. – Разлука со мной доставила бы тебе страдания? Если бы ты потерял меня, ты был бы несчастен?
Он побледнел, губы его задрожали.
– Потерять тебя, Саломея? Я бы этого не перенес.
– Ты бы не перенес… – прошептала она. Затем, меняя тон, она сказала, указывая на дверь. – Открой!
Он взглянул на нее с изумлением.
– Ты что-то скрываешь от меня, Саломея, – сказал он с возрастающим беспокойством. – У тебя на уме что-то страшное…
Она улыбнулась принужденной улыбкой.
– Что страшного в том, что мне хочется облегчить последние минуты Тамары? Подумай, она была мне так близка, она мне почти сестра. Я бы хотела утешить ее, ободрить. Ничего, кроме этого, я не могу теперь сделать…
– Ты клянешься мне?
– В чем?
– В том… Часто случалось, что осужденные избегали последних мук… им доставляли перед казнью яд или кинжал.
Она гордо покачала головой.
– Иудейка не боится смерти, на которую идут ее братья.
– Но ты, ты, Саломея…
– Ты думаешь, что я могу покинуть тебя? О нет! Раз попав в Рим, нельзя уйти из него: поэтому… право, Фронтон, я начинаю верить в твою любовь. Она делает тебя ребенком.
Она позвала проходившего мимо привратника, чтобы он открыл ей дверь. Этерний поспешил за ней.
– Саломея, еще раз, молю тебя…
Она остановилась, улыбнулась ему и сказала.
– Я люблю тебя, Фронтон, я люблю тебя.
Она сказала это шутливым, почти насмешливым голосом, и рука, которая коснулась лба Фронтона, была холодной и сухой.
Через четверть часа толпы женщин, детей и стариков потянулись, связанные попарно, на арену. Там, в отгороженном от зрителей помещении воспроизведен был в миниатюре вид Иерусалима. При виде хорошо знакомых башен и кровель иудеи огласили воздух воплями бесконечной скорби и простерли закованные в цепи руки к сверкающему золотом храму.