Больше всего Варяг желал сорвать маску с лица спецназовца. О, он хорошо понимал, зачем нужна эта маска! Все они боятся быть узнанными, знают, что в этом случае зэки сразу ставят на них крест. Если не удастся убить, то хоть сорвать эту ненавистную маску. Майор Степанов не выдержал напряжения, которым, казалось, наэлектризовался воздух.
— Артур! Начинай! — скомандовал он парню в маске.
И будто действительно грозовой разряд — две молнии метнулись друг к другу. Спецназовец применял в поединке умение, освоенное за годы тренировок. Но и Варяг не забыл то, чему учил его Увар. А кроме того, за его плечами стояли годы колоний, множество стычек и драк, результатом которых была не галочка в личном деле военнослужащего, а часто чья-то жизнь.
Их путь к мастерству был разным.
Развернувшись в пылу боя, спецназовец с размаха ударил Варяга пяткой в грудь. Обычно таким ударом дробят кости. Но Варяг успел уклониться в сторону, подхватил ногу повыше и сделал подсечку опорной ноге. Противник упал на руки и тут же свободной ступней врезал в лицо Варягу. Кровь от разбитого носа хлынула на грудь. Падая почти без сознания, Варяг успел лягнуть ногой врага в пах. Попал.
Вскочили почти одновременно, но сразу напасть не было сил. Кружили вокруг друг друга, пока приходили в себя. Вновь их тела сплелись в один мечущийся по камере клубок.
Конечно, на стороне спецназовца были годы упорных тренировок. Но на стороне Варяга была взращенная с пятнадцати лет ненависть ко всей той системе, которую сейчас представлял спецназовец. В чем-то силы их были равными. Только враг был массивнее, откормлен не на тюремной баланде. Варяг начал терять силы, но он был уверен, что в последний миг все же сумеет прыгнуть и дотянуться до горла… Хоть руками, хоть зубами… лишь бы хрустнуло это горло, как хрустит раздавленная скорлупа!
Неожиданно спецназовец сам сорвал маску. Лицо у него тоже оказалось все в синяках и ссадинах. И оно тоже было искажено ненавистью.
— На, ублюдок, смотри! Ненавижу вас, зверье поганое! Вы же нелюди, зэки, лагерная падаль, вы же только и думаете, как бы кого ограбить, убить, изнасиловать! Сволочи! Всех бы вас в одну траншею свалить да из гаубицы шарахнуть, а потом еще танком проутюжить, чтобы надежнее! Ненавижу! Смотри же, подонок, запоминай — может, еще встретимся, если сегодня выживешь!
Варяг не слушал. Что могла эта пятнистая обезьяна сказать такого, что он еще не слышал? Он жадно смотрел на ненавистное, смуглое лицо, зная уже точно, что, если бог даст ему выжить, он никогда его не забудет.
На этот раз он первым бросился в бой. Скоро острота восприятия окончательно притупилась. Он воспринимал лишь удары, которыми осыпал его ненавистный враг, но и удары, которыми отвечал он. Словно два диких зверя схватились в клетке: отступать некуда, одни стены… и честь, злоба, непримиримость. Боли давно уже никто из них не чувствовал: глухие, ватные удары, которыми так же глухо, мягко отвечал и другой. И тут случилось! Как? Варяг уже не помнил, но он добрался до ненавистной глотки. Они ворочались на полу, перекатываясь друг по другу будто питоны, ящеры, злобные хорьки… Когда же мягкое горло врага уже готово было хрустнуть, как Варяг и мечтал, чтобы вытекла бесполезная кровь, вдруг что-то произошло.