Я злилась, так как было очевидно: во всем опять виноват Санька. С тех пор, как я решилась стать матерью, жизнь пошла под откос. Если бы не Санька, я бы мигом мотанулась за отрубями, а не перебирала бы мышиные экскременты. Он сирота, и я должна любить его во сто раз сильней, чем родного ребенка.
Лично я давно осиротела, но раньше это не чувствовалось так сильно.
Раньше я жила припеваючи и лишь когда стала матерью — поняла, как тяжело быть сиротой. В случае моей болезни присмотреть за Санькой было решительно некому.
Да-а, жизнь у меня не мед и даже не сахар. Выйти из дому невозможно.
Санька часто болеет, капризничает, плачет, его нельзя оставлять надолго. И все на мне одной. Кто мог, уже помог и отказался. Дальше я должна рассчитывать только на себя. Маруся и та взбунтовалась. Категорически от меня отреклась.
Заявила: "Если бы я хотела возиться с детьми, нарожала бы своих.
Придется тебе, старушка, раскошелиться".
Раскошелиться. Разве я против, но как это сделать? На кого кошелиться?
Кого брать? Домработницу или няньку? С появлением в моем доме Саньки возникла острая потребность в целом штате прислуги. Здесь разве обойдешься одной нянькой?
Нет, что ни говори, но лишь теперь, перебирая мышиные какашки, поняла я мою бедную покойную Нелли, да простит ее господь и царства ей небесного за все содеянное. Пока наши друзья и знакомые ломают голову, как могла она пойти на такие жуткие преступления, я постигаю эту тайну на собственной шкуре. Только год я побыла Санькиной матерью, а уже готова убить первого встречного и без всякого повода, а Нелли все же делала это лишь со знакомыми людьми и к большой своей выгоде.
К тому времени она была матерью Саньки целых три года. И это не могло не сказаться на ее психике. Правда, у нее была нянька. Малыш сидел рядом со мной и своим кашлем опять сметал «гуант» на очищенные отруби.
— Санька, когда кашляешь, отворачивайся от стола, — попросила я, плохо скрывая раздражение и мучаясь от этого.
— Мама, а что такое секскременты? «Боже, ребенок помешан на сексе. Хоть бери и выбрасывай этот телевизор. Насколько проще было, когда он из алфавита выговаривал всего несколько букв. Тогда его хоть не понимали окружающие. Чертов логопед, научил-таки его говорить. Теперь он чешет языком не хуже взрослого, но что он мелет? Секскременты. Ужас! Видимо, я вслух произнесла это нехорошее слово. А как надо было сказать? Говно? Разве это лучше? Я ужасная мать, но что делать?!»
— Санька, не сиди здесь. Из окна дует, ты болен. Иди ляг в кровать.
— И смотреть телевизор? — обрадовался он, вскакивая со стула.