— Кстати, — вдруг вспомнил я, — Святой оставил мне какую-то вещицу. Сказал, если с ним что-нибудь случится, вы будете знать, что с этим делать.
Нина насторожилась:
— Что за вещица?
— Понятия не имею. Времени не было посмотреть.
— Где она?
— У меня в кармане пиджака.
Нина встала, пошарила в кармане и вытащила сверток — платок, принадлежавший Маршану. Она осторожно откинула уголки — мелькнуло пятно крови. Вчера Святой кашлял, и Маршан дал ему этот платок. Нина тихо вздохнула.
Я приподнялся на постели:
— Ну, что там такое, в конце концов?
Нина горько рассмеялась и протянула мне на ладони игрушечный гробик.
Я даже не сразу сообразил, что именно она мне показывает, настолько это оказалось неожиданным.
— Святой увлекался похоронами мышей и птичек? Бывает такое психическое отклонение, я об этом слышал еще в гимназии… Наш учитель, герр Шнубе…
— Что за глупости, Эрнст! — возмутилась Нина. — При чем тут ваш учитель?
— А говорили, что ваш Тусен горазд не только гробы стругать, — пробормотал я.
— Гробы — в том числе.
— После той кровавой каши, которую он устроил в отеле, понадобится много гробов, — сказал я. — Только стругать их будут другие. Или у него в мастерской хранится запас?
Нина позволяла мне говорить все эти глупости и как будто не слушала. Смотрела на маленький гробик и молчала. Наконец я выдохся.
— Объясните мне, наконец! — взмолился я.
— Ладно. — Она повернулась ко мне. Глаза ее были сухими, губы под помадой растрескались. Она облизнула их, размазала помаду. — Живет в Париже такой писатель — Луи-Фердинанд Селин. Да, я помню, что в литературе вы не разбираетесь. Но тут и не требуется особых познаний в беллетристике. До войны Селин создал пару романов. Писал странным, нервным слогом и сразу стал кумиром интеллигенции. После оккупации Франции мгновенно перешел на сторону победителя. Гитлера. Сочинял… разные отвратительные вещи.
— Так почему вы не взорвали и его? — спросил я.
— Каждая акция сопряжена с риском для товарищей, — ответила Нина. — Селин не стоит динамита. Он сам себя съест. Но оставить его в покое мы, разумеется, не могли. Он страшно суеверен, всего боится. Трясется за свою драгоценную персону. Время от времени Святой подкладывал игрушечные гробики к дверям его квартиры. Селин убежден в том, что его прокляли. Черная магия и всё такое. На полном серьезе. После каждого гробика он запирается на несколько дней, а потом ходит по улицам, озираясь и вздрагивая.
— А ваш Святой, оказывается, злой человек! — сказал я.
— Не поверите, Эрнст, но он смеялся, как ребенок, — ответила Нина.