В сорок пять лет душа уже не умеет воспарять, и ничего с этим не поделаешь — так сказал я себе, вот разве что над чертежом или когда собираешь готовый гаджет… Но все не то, не то! В молодости было иначе! У них тоже молодость — не навеки…
И словно накаркал!
Йозеф велел мальчишке разровнять взбитые копытами опилки. Мальчишка выполнил приказ, но его позвали из форганга, и он, бросив метлу, побежал туда. И никто, никто не заметил этой дурацкой метлы!
Наездникам удалось вскочить на тяжеловесного коня вчетвером, сделать круг и слететь с него поочередно. Оказавшись на манеже, они кинулись обниматься, маленькая Кларисса зааплодировала, и я понял — этот кундштюк удался им впервые в жизни. И сейчас они торжествовали победу! Ни один полководец не радовался бы так взятому вражескому редуту, как эти четверо — они только что вприсядку не пустились, особенно итальянец. Он сам превосходно проделывал этот прыжок и был счастлив за товарищей своих. Это мне понравилось — я сам таков.
Я смотрел на них с умилением — и даже итальянец, радостно хлопавший по плечам маленького Казимира и долговязого Адама, не казался мне более образиной. А уж Йозеф — тот был на седьмом небе от счастья, когда попытался сгрести в объятие всех четверых. И он же потребовал повторить достижение.
Первым на коня вскочил итальянец; хлопнув в ладоши, он позвал Адама; потом прыгнул наездник, имени которого я не разобрал, и, наконец, малютка Казимир. Они встали на чепраке по росту, как на плацу, я даже залюбовался, как молодецки они глядят. Потом по знаку Йозефа они попрыгали вниз. И надо ж было тому случиться, что под ноги безымянному наезднику попала эта треклятая метла!
Мне показалось, будто она запуталась в ногах у него наподобие змеи. А потом он рухнул набок и заорал так, что мы с Гаврюшей чуть не выскочили из ложи.
Наездники сбежались, помогли ему подняться. Он держался за спину и охал. Начались объяснения, я стал дергать Гаврюшу, чтобы переводил.
— У него спина и раньше была больная, — сказал, прислушавшись, Гаврюша. — Тот толстый его кроет — что-де под ноги не глядел… Спрашивает — кто же вместо него выступать будет? Грозится, что директор его прогонит в тычки… А эти утешают… Черномазый говорит — что-нибудь придумаем…
— Который черномазый?
— Вон тот.
Он имел в виду итальянца.
Собственно, тем репетиция и кончилась. Итальянец и Казимир увели пострадавшего наездника в форганг. Туда же ушли Ваня и красивая девочка. А долговязый Адам через ложу первого яруса залез во второй и там исчез. Вышел парнишка с мешком, из тех, кому велено прислуживать на манеже, и тоже в ложу полез. Тут меня осенило наконец: так вот где они живут! У каждого есть, очевидно, походный тюфячок и мешок с имуществом. Зрители сидят в этих ложах трижды в неделю. А все остальное время в них обитают балаганщики. Мы с Гаврюшей просто чудом забрались в пустующую ложу.