Мне было все равно — пожар ли, потоп ли. Если бы можно было допустить, что душа смертна, я сказала бы так: мне казалось, что душа моя умерла, оставив тело маяться на грешной земле в беспросветном мраке. Отчего со мной стряслась такая беда — я не понимала, я ведь никому не сделала ничего плохого, так за что же Господь наказывает меня?
(Прошло немало времени, прежде чем я осознала — ведь той ночью я оплакивала отнюдь не покойного юношу, погибшего в расцвете сил, как полагалось бы; я оплакивала себя и какие-то смутные мысли о будущем, в которых сама себе боялась признаться; но это понимание пришло не скоро…)
— Ну, раз вам так уж непременно хочется ее отсюда вывести, я выведу, — сказал сердитый мужчина и основательно тряхнул меня да плечо.
Я сидела на полу, прислоняясь к столбу, и голова моя, мотнувшись, пребольно ударилась о какую-то доску.
— Оставьте меня! — воскликнула я почти разборчиво. — Не прикасайтесь ко мне!
— Так я ж говорю, Гаврюша, это не девка! — даже с некоторой радостью сказал тот, что постарше. — Сударыня, поднимайтесь осторожненько…
— Девка, только высокого полета, — так определил меня тот, что помоложе. — Ну, хочешь ты или не хочешь, а мы тебя отсюда вытащим. В тычки гнать будем, поняла? Мы, Алексей Дмитриевич, на этих нимф и амазонок в порту нагляделись, Рига без них не живет. Да вы и сами, чай, в двенадцатом году их повидали.
Они вдвоем как-то вытащили меня из тесного закутка и поставили на ноги. Тут оказалось, что я шагу ступить не могу — упав, я повредила ногу. Возможно, что и бурные мои слезы отчасти объяснялись болью, которой я сперва даже по-настоящему не ощутила.
— Ишь, на конюшне-то суматоха, — прислушавшись, сказал молодой наглец. — Им тут не до нас. Ну что, попробуем выйти в дверь, как приличные господа.
— Я не могу, оставьте меня, — отвечала я ему сквозь слезы. — У меня вывихнута лодыжка.
— Врет, — опередив того, кто постарше, объявил молодой.
— Да зачем бы ей врать? Ты думаешь, ей не хочется скорее отсюда убраться?
— Ну, коли так… Да не забудьте, сударь, сказать Якову Агафонычу, что я во всем вашу волю исполнял!
— Скажу, скажу, и словечко замолвлю, чтобы тебя в старшие приказчики поскорее перевели. Видишь — все помню!
— Господи благослови!
С этим благочестивым призывом молодой чуть присел, а когда выпрямился — я уже, как тюк, висела у него на спине в самой неприличной позе.
— Алексей Дмитриевич, бегите вперед, очищайте мне путь!
— Будет исполнено!
Я и опомниться не успела, как оказалась за пределами цирка, на Дерптской улице.
Меня поставили на ноги, и я вскрикнула от боли.