находится на грани развода. Хотя, что я об этом знаю? Мы даже еще не начали отношения, но
все же мы каркаем и клюем друг друга, как две старые вороны.
Заканчивается все тем, что он решил прилечь на сидении и вздремнуть весь путь, пока
не придет время меняться местами и не настанет моя очередь отдохнуть. Я наблюдаю как
поднимается и опускается его грудная клетка почти столько же, сколько слежу за дорогой, которая пуста за исключением случайного полу пустого пассажирского автобуса. Наблюдаю, как его рука изогнулась, когда упала со стороны сидения. Наблюдаю, как его другая рука
время от времени скользит по его футболке из хлопка, ладонью вниз, останавливаясь на его
широкой груди.
Я вздыхаю внутри себя от того, что так много смотрю на него. Не вредно ли это для
здоровья на столько боготворить кого-либо? Потому что мне кажется, что я, возможно,
боготворю Мози. Я стремлюсь как можно больше узнать о нем. Я могу представить, как эти
руки, будучи ручками малыша, искали комфорт, в котором нуждается каждый из нас. Я знаю, что его прошлое было болезненным, но он каким-то образом стал добрым и милым. Мне легко
сравнивать и именно я та, у которой скверный характер и хронически неустойчивое
настроение. Картины, которые он рисовал в Тихуане были одни из болезненных. Мне нужно
быть достаточно сильной, чтобы спросить его о тех вещах. Но пока, я буду просто наблюдать
за тем, как он спит.
Грузовик с визгом проносится мимо и привлекает мое внимание. Подольше от
созерцания красоты Мойзеса, погруженного в царство сна. Уже больше часа нет никаких
признаков цивилизации. Я видела только небольшую палатку предлагающую козу на гриле.
Палатку посреди полного безлюдья. Откуда они взялись и как далеко они тащили козу? Я так
сильно хочу писать, что у меня онемел мочевой пузырь. Я должна съехать на обочину и
справить нужду.
С легкостью смотрю через плечо, когда дорожка земли скатывается вниз от шоссе,
достаточно для того, чтобы я могла спрятаться и пописать. Я начинаю говорить сама с собой, пока машина останавливается и я отстегиваю ремень безопасности. Уже почти стемнело и
рельеф местности почти исчезает. Есть только звездное небо над темнеющей землей, и шоссе
растягивающееся, как гигантский хребет. Мексика до сих пор до смерти пугает меня. Я
бросаю на Мози последний взгляд, надеясь, что отсутствие движения вывело его из состояния
легкого сна. Его теплые, карие глаза с намеком на улыбку смотрят прямо на меня.
─ Мне нравится просыпаться рядом с тобой, ─ говорит он и поднимает руки над
головой, одновременно разминая свои ноги. Я слышу, как от волнения потрескивают его