В сосновом лесу на больших, светлых полянах снег растаял, на них подсыхали ветви, прошлогодняя посеревшая за зиму трава. Лесную дорогу наездили, укатали, потому на ней еще лежал тонкий, твердый лед, который таял медленно, стекал водой и сине блестел на солнце. На обочинах же снега совсем не было, там стояла в ложбинках вода, а неподалеку, на пригорках, обсыхала, белела земля, и по ней, почуяв тепло, уже бегали беспокойные муравьи.
Не успела Юля подумать, что по такой дороге уже и в самом деле не время ездить на санях, как они мигом соскользнули на обочину, и один полоз заскрежетал по песку. Конь остановился. Юля дергала вожжами, подгоняла, пугала коня, он напрягался, силясь сдвинуть сани с места, но тяжелую упряжку вытянуть на дорогу не мог.
Юля сошла с дороги, сломала осиновую ветку, очистила ее от листьев и хлестнула коня; конь рванулся, чуть не выскочил из оглобель, но только стронул сани с места и немного протянул их вперед. Тяжело дыша и виновато оглядываясь, конь как бы просил не наказывать его больше. Юле стало стыдно, что она так бездумно и напрасно ударила животное, она не стала больше пугать его, передала вожжи Петьке, а сама начала толкать сани вперед и понукать коня, затем попыталась приподнять осевшую, увязшую сторону, но сани были слишком тяжелыми, и поднять их не хватало сил.
— Мама, я помогу, — видя, что мать топчется вокруг саней, напрягается, подал голос Петька, намереваясь спрыгнуть с воза на землю.
— Сиди, сынок, — попросила Юля, подошла к сыну и оперлась на плахи, — Не сможем мы с тобой столкнуть сани на снег.
— А баба наша сможет? — спросил Петька.
— Если бы тут была баба, может, мы и справились бы, — сказала Юля, печально вздохнув, взяла сына под мышки и ссадила наземь; не снимая жерди, ослабила цепь, решив скинуть с саней хотя бы половину дров, выехать на твердое проезжее место и снова погрузить их. Уже сбросила с верха топор и сено, сняла цепь с крюка и тут увидела лесника Миколу, который вышел с ружьем за плечами из старого леса.
Микола, высокий, но узкий в плечах, был в новой зеленой куртке с черным воротником, в форменной фуражке лесника и кирзовых сапогах. У него были розовые щеки, и потому, несмотря на свои тридцать три года, он казался совсем молодым. Пожалуй, выглядел намного моложе ее, Юли, лет па пять, не меньше. Да еще сейчас она казалась даже и пожилой: в резиновых сапогах, в старом, лоснящемся спереди, с засаленными локтями ватнике, в теплом старом материнском платке.
Хотя Юля и утешала себя, что в такой одежде и надо ездить в лес, нового и хорошего сюда не наденешь, все равно застеснялась — встретилась ведь с человеком, встретилась с бывшим своим ухажером и так неопрятно выглядит. Она и в деревне, хотя это и не очень–то считалось обязательным, старалась каждый день показываться на людях хорошо причесанной, одетой если не в новое, то в чистое и выглаженное. Соседки подшучивали, мол, в селе это лишнее, все тут друг друга знают и не для кого принаряжаться, другое дело, если надо съездить в город, где много незнакомых людей, вот тогда следует прифрантиться.