Тяжкое, обволакивающее возбуждение было ему знакомо и даже привычно. Оно всегда накатывало на него, когда он думал об Элоди. Вся его сущность отзывалась на любую, даже мимолетную, мысль о ней взрывом вожделения. А вот режущая боль в груди была чем-то новым и даже пугающим.
Наверное, он сам виноват. Не стоило в отношениях с Элоди заходить так далеко. Затягивать их так надолго. Он подсел на нее, как на наркоту, и теперь его ждет чрезвычайно неприятный момент ломки. Но ведь он не какой-то сопливый малолетка, чтобы бежать за бабой и умолять вернуться.
Как говорится, умерла так умерла. Сама захотела уйти? Так пусть валит!
– Правильно? – спросил Мусса у собственного отражения, и сам себе и ответил. – Ни хрена не правильно.
Это он вел себя, как последняя тварь. Он выгнал Элоди, даже не пожелав узнать, зачем она приходила.
Мусса вспомнил глаза Элоди, когда он орал на нее в кабинете. Она смотрела так, словно он каждым словом убивал ее. И этот последний взгляд от двери… Взгляд, который кричал, что уже ничего не исправить, не вылечить.
Мусса мучительно застонал, чувствуя, как боль и стыд душат его. Он поплелся в комнату и схватил телефон.
Позвонить ей? Но что он может сказать? Прости, я такой гребаный мудак? Я не хотел тебя обидеть? Но если бы не хотел, разве обидел бы, даже будучи пьяным в дрова? Может быть, все дело в том, что Марат прав, и он долбаный трус и самый настоящий слабак? Что он почувствовал, как Элоди забирается ему внутрь, заполняя все пространство его желаний и мыслей, и тупо испугался? А сил и решимости выдрать ее оттуда самому у него нет, вот он и поступил, как последний урод, подтолкнув ее к тому, чтобы ушла сама?
Видимо, так и есть. Иначе он не пережевывал бы столько свое решение дать ей ключ от дома.
Элоди ушла, и так даже лучше. Она делает с ним что-то такое… Рвет на части, заставляя испытывать сразу два полностью противоположных чувства. Желать одновременно схватить и никогда не отпускать даже на шаг и в тоже время – бежать со всех ног, так, словно она омут, в котором он должен утонуть, сгинуть без следа.
Элоди меняла его, ничего для этого и не делая. А Мусса не хотел меняться. Он себя устраивает таким, какой есть. Так что пусть она проваливает туда, откуда пришла, и больше не является ему ни во сне, ни наяву.
Да, так он и решил в то первое утро «после Элоди».
А спустя три дня он сидел в машине у закрытых ворот ее дома и тупо пялился на вывеску – «Продается».
Он не выдержал и дня и, сломавшись, звонил Элоди почти каждый час. Днем и ночью. Механический голос отвечал, что абонент не абонент. Он слал смс. И вот теперь он сидит в машине и не может осознать смысла одного единственного слова, написанного на заборе.