Из разных углов донеслось:
– Чего кричишь в такую рань, еще на дворе темно!
– Выпить бы, голову поправить…
– Да у тебя править нечего, пусто в голове-то!
– Это у кого пусто, лучше меня в Верфене никто лошадь не подкует, а для этой работы как-никак мозги нужны.
– Вот и отправляйся в кузницу, и все остальные по своим делам. А здесь надо зал в порядок привести да завтрак господам подать. – Она распахнула дверь в кладовую и громко чихнула. На полу, среди кучки рассыпанного перца, стояла плошка с догоревшей свечой, а на мешках с пряностями ночью явно кто-то спал.
– Ну, наглецы! И сюда добрались! Все время говорю – из зала нужно всех гнать на конюшни! Вот скажу госпоже Хедвиг, живо порядок наведет! – Не переставая возмущенно качать головой, она отыскала корицу и набрала в принесенную с собой миску.
«Пусть господам будут на завтрак свежие булочки. Сегодня день особенный, до церемонии помолвки надо всем хорошенько подкрепиться».
Проследив за приготовлением завтрака, мать Людвига направилась в комнаты. Поднимаясь по лестнице с кувшином воды и стопкой свежих полотенец, она размышляла, будет ли счастлива новая хозяйка Хоэнверфена. Милая молодая госпожа так понравилась ее маленькому сыну! «Нет, – подумав, вздохнула она. – вряд ли молодая жена смягчит суровый нрав графа. Нелегко ей будет, бедняжке».
Она миновала площадку второго этажа, как вдруг дверь распахнулась и из комнаты, где жили актрисы, с громким криком выбежала Мари. Увидев горничную, она, не переставая кричать, схватила ее за руки: «Умерла, она умерла! Там кровь!»
На крик сбежались слуги, окружили Мари, пытаясь разобрать бессвязную речь. Кто-то догадался войти в комнату и обнаружил неподвижно лежащую на кровати Мариам. На полу валялись сброшенные подушки, темнела небольшая красная лужица.
О происшедшем тотчас доложили графу Эдмунду. По его приказу из Верфена вызвали местного аптекаря, который составлял снадобья в лавке недалеко от площади, а заодно врачевал всю округу. У дверей комнаты появился стражник, рыдающую Мари усадили на ступени лестницы. Слуги наперебой судачили:
– Вот не приводит к добру актерская жизнь, правду говорят! Женщина должна сидеть дома, в церковь ходить да детей воспитывать, а у актрис ни дома, ни семьи! Живет в повозках, на колесах, разве это жизнь?
– Убили же ее, верно? Это ж, наверное, тот самый, с кем она вчера в театре любовь крутила, его первого надо хватать!
– Да это же спектакль был, курица ты необразованная! Игра, понимать надо!
– Сама ты курица, вот из-за таких игр все и случается!
Актеры труппы стояли отдельно, не смешиваясь со слугами и горничными. Тобиас трясущимися руками вытирал пот со лба, около него поджимала губы Анхен. На худом лице жены Тобиаса застыло осуждение. «Я всегда знала, что она плохо кончит!» Постепенно к Анхен приходило понимание того, что соперницы больше нет, и из глубины души поднималась тщательно скрываемая радость.