— Где твои предки? — спросил я.
— На похоронах, где же им еще быть? — снова хихикнула она.
Я рассмеялся. Весь мир казался мне одной сплошной смесью дерьма и лжи.
— Хочешь стаканчик вина? — спросила она.
— Нет, но, если у тебя есть пиво, я выпью баночку.
— Есть, — она ушла на кухню и через минуту вернулась с холодной банкой «Миллера».
Я быстро поднес руку ко рту. Только почувствовав, как ледяная жидкость разливается по горлу, я понял, как хотел пить. Выпив залпом полбанки, я решил передохнуть и прислонился спиной к веранде.
— Какой-то ты взвинченный.
— Не очень, — ответил я.
— Нет, очень. — Она посмотрела на банку. — У тебя руки трясутся.
— Я плохо спал этой ночью.
— Хочешь успокоительное?
— Что я, токсикоман?
— У меня есть одна чертовски хорошая вещь, — сказала Энн. — Могу сделать тебе сигарету с марихуаной.
— Нет, спасибо. Что-то я не в настроении.
— Ты не будешь тогда возражать, если я закурю?
— Пожалуйста.
Энн ловко скрутила сигарету, аккуратно заделала ее с обеих сторон, зажгла и сделала глубокую затяжку. Потом отхлебнула вина и снова глубоко затянулась. Ее глаза заблестели. Чтобы поддаться действию дурмана, ей нужно было совсем немного, она почти всегда пребывала в несколько отрешенном состоянии.
— Я все время думаю о твоем отце, — сказала она.
— И что?
— Всю вторую половину дня я была в сильном возбуждении, думая о нем. В его смерти есть что-то волнующее.
— Не знаю. — Я сделал еще один глоток пива.
— Это правда. Я где-то читала, что в последнюю войну люди сильно возбуждались во время бомбежек. Мне кажется, это как-то связано с проблемой бессмертия.
— Ну уж, — возразил я. — Может, они просто стремились к наслаждениям и были рады любому случаю нарушить общепринятые правила.
— Дело не только в этом. Проснувшись сегодня утром, я поймала себя на мысли, что мне его жалко. От него не родится больше ни один ребенок. Потом подумала: как хорошо было бы заняться с ним любовью и забеременеть. В итоге я настолько возбудилась, что мне пришлось три раза переодеваться.
— Да, это действительно возбуждает, — засмеялся я.
— Ты ничего не понимаешь! — Энн посмотрела на меня с возмущением.
— Отцу было семьдесят четыре года, а тебе девятнадцать.
— Возраст не имеет значения, три года назад тебе было всего четырнадцать, но это нас не остановило.
— Это совсем другое.
— Я была и с мужчинами старше себя, потому могу сказать: никакой разницы нет. Все зависит от того, что ты при этом чувствуешь. — Она затянулась и сделала глоток вина. — В любом случае, сейчас он мертв, и мне осталось только пожалеть об упущенных возможностях.