Ренье и его товарищи тоже бывали тут, но предпочитали встречаться подальше от любопытных глаз, в маленькой церкви святого Антония, что притулилась у восточной стены. Здесь, в бедном университетском квартале, ютились ученые мужи, не имевшие ни рент, ни бенефициев, ничего, кроме скудных доходов от своего труда. Университет давал им крышу над головой, но взамен связывал их жизнь всяческими ограничениями. Им запрещалось иметь семью и трудиться вне университетских стен, запрещалось вступать в иные сообщества, нежели те, что имели поддержку университета. Их жизнь подчинялась строгому распорядку, за которым следили назначенные старосты.
Оттого здесь всегда было тихо, даже в такой день, как этот.
Солнце уже коснулось крыш, когда Ренье подошел к церкви, после того, как оставил свои пожитки на улице Портных у знакомой Kotmadam[42]. Немногочисленные прихожане разбрелись по домам; но двери храма еще были открыты.
Якоб ван Ауденарде стоял у алтаря и наблюдал, как служка гасит свечи. Наконец он нетерпеливо дернул рукой, и мальчишку как ветром сдуло; субдиакон же принялся расхаживать по проходу. Временами он останавливался перед алтарем и опускал голову к сложенным ладоням, будто в молитве. Но Ренье, наблюдавший за ним от дверей, готов был побиться об заклад, что не служебный долг и не благочестие держит субдиакона в церкви.
Бесшумно отступив, пикардиец укрылся в тени растущего рядом куста сирени, поплотнее закутался в плащ и приготовился ждать. На его губах играла довольная усмешка, а в глазах мерцали зеленоватые огоньки. В нем вновь пробудился азарт. И пусть добыча еще ничем себя не обнаружила, он чувствовал ее присутствие, как терьер чует крысу в глубокой норе, и знал, что ничего не упустит.
Время шло. Холодные сумерки растеклись по улице, как чернила по затертому пергаменту, и впитались в нее без остатка — от дощатой мостовой до ветхих соломенных крыш. Ренье успел продрогнуть и несколько раз приложился к фляжке, которую заботливая Kotmadam сунула ему за пояс. Наконец его терпение было вознаграждено: к церкви подошел человек, которого пикардиец принял было за монаха. Осенив грудь крестным знамением, незнакомец тихо скользнул внутрь и без шума прикрыл за собой дверь.
Ренье обошел церковь и прижался носом к боковому оконцу. Отсюда ему было видно ту часть алтаря, у которой сошлись две темные фигуры; пикардиец мог рассмотреть лицо Якоба ван Аудернарде, но его собеседник стоял к окну спиной. Он был немногим выше низкорослого субдиакона, а то, что Ренье принял за монашескую сутану, оказалось изрядно поношенной коричневой накидкой с широкими рукавами и длинным капюшоном.