Алхимики (Дмитриева) - страница 110

— Зачем же ты вернулся?

Андреас не ответил и повернулся, чтобы уйти. Ренье схватил его за плечо.

— Постой, куда ты идешь?

— Я слышу шаги.

— Это сторож обходит кладбище. Не уходи, брат, постой! Откуда ты здесь? Что привело тебя в Лёвен?

— Уже поздно. Отложим разговор для другой минуты.

— Когда-то мы могли говорить ночь напролет. Смотри, брат Андреас, у меня фляжка, а в ней достаточно вина — оно горчит от пряностей, но согревает лучше всякого другого. Найдем себе местечко в тиши склепа и наговоримся всласть — мертвецы нам не помешают.

— Час поздний, — повторил Андреас. — В городе неспокойно. Не хочу, чтобы стражники приняли нас за бродяг или, того хуже, за смутьянов.

— Однако ты пришел сюда в этот час, — возразил Ренье. — Зачем?

Андреас молчал, и пикардиец решил, что ответа не услышит. Но тот вдруг заговорил:

— Помнишь, как много лет назад мы стояли здесь вдвоем, и ты сказал, что по смерти тебя страшит не суд Божий и не ад, а вечная жизнь? Ибо человек, уходя в мир иной, утрачивает все вожделения, весь разум, всякую форму. А что есть такая жизнь, как не смерть — вечная смерть в безвидной, безвестной пустоте? И сказал ты, что вечная жизнь хороша лишь в этом бренном мире, если зубы могут жевать, а уши слышат плеск вина в кружке. И ты засмеялся тогда, и я вслед за тобой. Помнишь?

— Нет, — ответил Ренье. — Но нахожу, что сказано верно.

— Опять смеешься. Значит, ты еще жив.

— Так ведь и ты пока не помер, — сказал Ренье и вздрогнул, потому что Андреас дотронулся до него холодной, как лед, рукой.

— Человек, умирая телесно, становится неспособен к движению, — тихо произнес он. — Но его душа не теряет этого свойства. А если душа не способна нести пред людьми свое действие и свой образ — что можно сказать о ней? Она мертва, и человек мертв, хотя его тело еще движется и дышит.

Ренье схватил его за руку.

— Пойдем отсюда, брат, — сказал он. — Ты продрог, это место погружает тебя в меланхолию. Пойдем в трактир к жаркому камельку, жирному мясу, сладкому вину. Тело отогреется, и душа оживет. Немцы говорят: geteilter Schmerz ist halber, geteilter Freude ist doppelte Freude — разделенная печаль — полпечали, разделенная радость — двойная радость. Повеселимся, как в прежние времена!

— Ступай один, — ответил Андреас.

— Мы не виделись много лет. Неужели ты так и уйдешь? — печально спросил Ренье.

— Сейчас каждому лучше будет отправиться своей дорогой. Но, если хочешь, мы можем встретиться завтра — после полудня мой учитель читает в коллегии Святого Духа. И я буду там.

И он, словно тень, растворился в темноте.