Трёхмесячные войсковые сборы после окончания университета должны были подтвердить нашу военную квалификацию — командиров мотострелковых взводов. Дать практическое подкрепление знаниям, полученным на военной кафедре. Но и здесь главной дисциплиной была шагистика, а ещё строительство всевозможных объектов, не всегда оборонного значения. Стрельбы проводились, но редко. Из гранатомёта, ручного и противотанкового пулемётов — один раз, из пистолета Макарова — два, из автомата Калашникова — три. Единственный норматив, который я всегда сдавал на «отлично», — это автоматные стрельбы.
В 1984‑м году мне, человеку мирной профессии, эти навыки казались совершенно излишними. Да, в Афганистане уже шла война, но это было так далеко от дома.
Охотничье ружьё отцу на день рождения подарила мать. Она считала, что у настоящего мужчины в доме всегда должно быть оружие. Отец её убеждений не разделял, к охоте был равнодушен, но подарку очень обрадовался. Он воспринимал его не как средство для убийства, а как произведение искусства, как ценный антиквариат. Немецкое производство, крупповская сталь, цейсовская оптика, причудливые гравировки у курка. Из него бы получился хороший оружейный коллекционер. Чистка и смазка ружья для отца были священным ритуалом. Он с такой любовью и дотошностью ухаживал за ружьём, будто оно было предметом одушевлённым.
В день моего 15-летия, пока родители были на работе, мы с друзьями, выпив дешёвого портвейна, решили развлечься. Я вытащил из сейфа отцовскую реликвию и зарядил ружьё патронами, из которых заранее выпотрошил дробь. И вот среди бела дня мы решили пострелять с балкона третьего этажа в самом центре города. Старушки на скамейке не знали, что патроны были холостыми, и написали жалобу в прокуратуру. Вскоре отец принёс с работы эту петицию. Пятнадцать подписей внизу. Все мои планы и планы моих друзей на будущее могла перечеркнуть жирной чертой эта бумаженция. Судимость и колония для несовершеннолетних светили всем участникам банкета со стрельбой. Но отец просто отдал мне жалобу и велел, чтобы я показал её своим друзьям, а потом сжёг.
— Мировой у тебя батя, — похлопывали меня по плечу кореша, уходя с пустыря, где догорал костерок.
Но отец на меня сильно обиделся. Возможно, за мою подростковую глупость, но мне показалось, что я своим святотатством осквернил его реликвию.
В июле 1992 года казахские бандиты захватили мою жену и сына в заложники и предъявили мне ультиматум, что если я до полуночи не принесу в подвал заброшенного кирпичного завода сто тысяч долларов, то они убьют их. У меня не было тогда таких денег. Отец, узнав о случившемся, молча уложил ружьё в чехол и ушёл куда-то на пару часов. А когда вернулся, то чехол оказался наполовину пуст. Ствол у ружья был спилен на две трети, а от лакированного приклада осталась лишь рукоятка. Обновлённое оружие походило на мушкетёрский пистоль. Он протянул мне коробку с патронами.