Перед выходом из аптеки Мэл еще раз проверил закупоренность моих слуховых, носовых и ротовых выходов. Подойдя к машине, я снова направилась к полюбившемуся заднему сиденью.
Мелёшин помрачнел.
— Объясни, почему не хочешь сидеть впереди, — потребовал напрямую.
Не хочу — и всё. Ни за что не скажу правду.
Расселись по своим местам: я — взбаламученная и Мелёшин — взъерошенный. Он развернулся ко мне:
— Ты вообще не любишь сидеть впереди, или не любишь в этой машине?
Я отвела глаза в сторону:
— В этой машине.
— Понятно, — процедил он и вернулся к рулю. — Значит, брезгуешь сесть рядом со мной?
— Ничего не брезгую, — опровергла, посасывая лечебный леденец. Надо же, какой эффективный — уже и голос прорезался.
— Не придумывай оправданий, — сказал Мэл с кривой усмешкой. — Знаю, что тебе противно.
— С ума сошел? — удивилась я. — Что значит «противно»? Данный эпитет неуместен.
— А что уместно? — не отставал Мелёшин. — Что я должен думать, если постоянно приходится выворачивать голову, а мне не объясняют, почему? У меня вот здесь болит и ноет, — потер он шею. — Отвлекаюсь постоянно от дороги и могу запросто попасть в аварию.
Его жалоба проняла меня. После недавней короткой исповеди Мэла у аптеки я начала по-другому смотреть на разные вещи. Проще и спокойнее плюнуть на самолюбие и пойти навстречу Мелёшину, чем окончательно угробить в дорожной аварии свое здоровье, подорванное двойным заклинанием.
— Ладно, — проворчала, и мне показалось, зеркало отразило зеленые огоньки, сверкнувшие в глазах Мэла. Данная примета могла означать, что он замыслил пакость или, наоборот, пакость удалась. Я прищурилась, вглядываясь, но Мелёшин смотрел на меня усталым взглядом замученного водителя, и никаких зеленых огоньков в помине не было.
Вылезши, обошла вокруг машины и крайне неизящно устроилась на переднем сиденье. Мэл притомился вертеть головой и даже не выбежал, чтобы помочь усесться.
— Ну, как? Теперь шея не болит? — спросила у него.
— Не болит. Не забудь пристегнуться.
Пока я возилась с ремнем, он не делал попыток подсобить, а наблюдал.
— Всё, готова, — сказала, догрызая остаток таблетки.
Мелёшин завел машину, однако не спешил трогаться.
— Ты расскажешь своему… парню о том, что случилось?
— Пете? — удивилась я. — Причем здесь он?
— Ну, девушка должна быть честной со своим… парнем, — пожал плечами Мэл. — По-моему, некрасиво скрывать от него правду.
Странно, почему он вдруг озаботился Петиным спокойствием.
— Сам-то расскажешь своей Изочке?
— Расскажу, — ответил Мелёшин на полном серьезе. — Это будет честно.
У меня пересохло и запершило в горле, словно и не рассасывала недавно лекарство.