Никифор двинулся к выходу.
— Прежде чем ты оставишь нас, отец, — остановил его Иван, — позволь задать один вопрос, важный для меня.
Никифор вернулся.
— Спрашивай, сын, я отвечу.
— Отец, ты не раз говорил, что служители всякой веры по большей части не столько служат ей, сколько заботятся о себе самих и своем благополучии, ты говорил, что они гораздо большие безбожники, чем простые смертные, которых эти служители наставляют. Скажи мне, уверен ли ты, что люди, которые стоят во главе вашего братства, заботятся о процветании и распространении новой веры? Искренни ли они в своих помыслах? Не может ли оказаться так, что твоя вера в этом отношении ничем не отличается от любой другой, а ее служители похожи на остальных?
Никифор улыбнулся и, покусывая бороду, отошел к окну. Он немного помолчал, задумчиво жуя травинку, потом вернулся к Ивану.
— Я знал, что ты спросишь меня об этом, и, по правде говоря, боялся этого вопроса, потому что он — единственный, на который я не могу ответить уверенно... Что ж, я часто задумывался об этом раньше... А потом перестал. Знаешь, почему? Потому что мне, в сущности, нет до этого никакого дела. Возможно, они и такие люди — я никого из них не знаю — может быть... Но разве это главное? Человек должен во что-то верить и ради чего-то жить. Если даже меня и обманывают, я закрываю глаза на этот обман, потому что без него я умер бы с тоски при моем беспокойном характере. Война для меня уже неподходящее развлечение, а всю жизнь считать бобровые шкуры и разбирать тяжбы боброловов — нет, этого я бы не вынес! И вот я служу нашему братству и не изменю своей клятве. Я буду служить ему до конца, и если придется мне на этой службе сложить голову — что ж! — смерть — это всего лишь последнее приключение в жизни!
Иван склонил голову и задумался.
— Ты удовлетворен моим ответом?
— Да, отец.
— Хорошо. Через полчаса я вернусь сюда, и вы сообщите мне о своем решении.
Никифор вышел и, минуя несколько комнат, направился в самую маленькую, из который был выход на задний двор. Вдоль стен стояли полки с толстыми старыми книгами, а за столом сидел великан в куртке из козьего меха и что-то читал.
— Ну, вот и все! — тяжело вздохнул Никифор и опустился в кресло напротив...
У Трофима было загоревшее обветренное лицо. Он задумчиво взглянул на Никифора.
— И как они к этому отнеслись?
— Очень удивились и, кажется, немного растеряны.
— Я думаю! Такое потрясение... Они славные ребята — им стоило рассказать все... Но мне кажется — они не поймут нас.
— Почему ты думаешь?
— Нынешнюю молодежь интересует другое... Правда, твои дети воспитаны иначе... Подождем.