Потом Анна нашла разорванные листы более древней рукописи и, сложив их воедино, не без труда прочитала. Это были последние главы «Одиссеи». С волнением узнавала девушка о том, как царь Итаки, вернувшись на родину, отомстил наглым женихам, что осаждали дом его верной жены Пенелопы; как затем подробно обрисовал ей супружеское ложе, некогда устроенное им на старой маслине, и Пенелопа, окончательно узнав мужа, со слезами радости бросилась ему на шею.
И Дигенис, и Одиссей не укладывались во внушенные тетушкой понятия о добрых и злых мужчинах. Они не были монахами, но при этом вызывали симпатию и даже восхищение. Их избранницы относились к супружеству с ними не как к тяжкой повинности, а, совсем наоборот, стремились к этому через все препятствия. Значит, было в отношениях мужчин и женщин нечто таинственное и совсем не плохое? Об этом Анна порой задумывалась со странным замиранием сердца. Но ни тетушка, ни иные монахини не знали о ее раздумьях.
Иногда она ловила обрывки разговоров молодых послушниц и понимала, что разговоры те были о мужчинах, о парнях. Девушки замолкали, едва увидев Анну, ибо мужская тема являлась запретной в монастыре игуменьи Евдокии.
И только теперь, познакомившись с Дмитрием-Ратибором, Анна до конца поняла смысл тетушкиных запретов. Опасность исходила из того загадочного и волнующего, что почувствовала Анна при встрече с первым в ее жизни настоящим мужчиной — не монахом, но и не злодеем и не одним из тех неказистых смердов, каких тетушка нанимала для возделывания монастырских земель.
Все случилось так быстро — и знакомство, и расставание, — что Анна не успела даже разобраться в своих чувствах. А после неприглядной сцены у дверей храма она была сама не своя от смятения и жгучего стыда. Ей очень хотелось поделиться с кем-нибудь, излить душу. Но кто бы мог ее выслушать и дать совет? Монахини с их однообразными наставлениями? Отец, вечно опекаемый хитрой мачехой? Конюх Никита или другие простые люди? Нет, Анне хотелось найти собеседника с тонкой и чуткой душой. Ей почему-то вспомнилась хорошенькая девушка, которую однажды встретила на монастырском дворе. Кажется, она была дочерью гончара и привозила игуменье посуду. Лицо у гончаровны казалось печальным, а взгляд — задумчивым и словно невидящим. Кто знает, может, она так же нуждается в друге и советчике, как сама Анна?
Занятая тревожными мыслями, девушка даже вздрогнула, когда совсем рядом прозвучал вопрос:
— Ты не хотела бы рассказать мне правду?
Не без труда Анна решилась взглянуть на Евпраксию Всеволодовну. Ярко-бирюзовые глаза боярышни встретились с черными миндалевидными глазами бывшей императрицы. Анна вспомнила, что матерью Евпраксии была знатная половчанка, на которой Всеволод женился, когда умерла его первая супруга — греческая царевна Мария Мономах. Почему-то Анне была приятна мысль, что эта царственная женщина тоже наполовину половчанка — как и Дмитрий.