Ленька думает о том, как добры и внимательны к нему эти люди, с которыми столкнула его судьба, и как хорошо, что теперь не надо бояться отправки в тыл: раз Никифоров пообещал все уладить, значит, беспокоиться нечего…
Когда солнце опустилось за болото и даль топи порозовела, окутываясь туманом, Ленька слез с дерева и, продрогший, утомленный дневным дежурством, забрался в окоп, на сено. Кривой, как всегда молчаливый и угрюмый, заступил на вахту.
«И чего он всегда такой, будто недовольный?» — с неприязнью подумал Ленька. Он наскоро поужинал краюшкой хлеба и молоком и улегся, с головой укрывшись фуфайкой.
12
Эта ночь была так же прохладна и светла. На небе, усыпанном редкими звездами, ярко светила луна.
Кривой, усевшись на замшелый пень возле окопа, неподвижный, как каменный идол, смотрел в прогал меж деревьев на серебрившийся туман. Он не верил, что кто-то может перейти линию фронта и появиться здесь, на этой никому не нужной Нена-мяги. Разведчик? Но зачем он придет сюда? Что он будет разведывать на территории колхоза, где остались одни женщины, старики да ребятишки?
С тех пор как фронт приблизился, Кривой все чаще задумывался над тем, сто́ит ли ему оставаться в партизанской группе, сто́ит ли подвергать свою жизнь опасности? Не лучше ли бросить все и податься в более спокойные и тихие места?
Перед глазами Кривого проплывала вся его неудавшаяся, ломаная жизнь: раскулачивание отца, деревенские драки, несчастный брак — жена оказалась неверной и скоро ушла к другому, — пьянство, случайные работы, кражи, потом тюрьма, амнистия и снова жизнь в одиночку, бобылем. «И вправду, чего мне здесь делать? — размышлял Кривой. — У кого отцы да братья на фронте, те пускай воюют, а мне-то зачем лезть? Лишний я тут. Родни нет, семьи нет — ничто не держит. Уехать бы в Сибирь и начать жить заново. Жалеть-то что? Дом? Так он наполовину сгнил. Пусть догнивает. И сам я никому не нужен. Кто обо мне вспомнит? Никто. Был — и нет. Вот и вся недолга».
Раздумывая над жизнью, Кривой каждый раз вспоминал своего старшего и единственного брата Григория, который в тридцать первом году, когда раскулачивали отца, бежал за границу.
«Он ведь в Финляндию хотел попасть. А в Шухте финны. Вдруг и Гришка там? — И от волнения у Кривого выступал на лбу пот. — Выходит, я против брата иду. Нет, надо кончать с этим. Бросить винтовку, забрать документы и уйти. Пробраться бы на Бабаево, а там на поезд — и в Сибирь…»
Сколько ночей вот так думал Кривой, сколько раз готов был осуществить свое намерение, но что-то удерживало его, что-то мешало перейти от мыслей к делу. И он продолжал сидеть на замшелом пне, вслушиваясь в ночные звуки и всматриваясь через узкий прогал в подернутое туманом болото.