— Вот неожиданно! А мне доложили, что какой–то приезжий хочет меня видеть.
К Кравченко подходил, протягивая ему руки и блистая ослепительно белыми зубами, есаул Богданов.
— Ты что, прямо с фронта? Это очень кстати.
Богданов дружески взял Кравченко под руку и повел
его к широкой мраморной лестнице, застланной красным ковром.
— Пойдем, я тебя представлю атаману. Расскажешь ему новости.
Кравченко, идя рядом с Богдановым, с любопытством оглядывал его новенькую черкеску с золотыми чеканными газырями, выше которых блестел офицерский «Георгий».
«Вот как, в тылу «Георгия» получил!» — промелькнула у него мысль.
Атаман сидел за огромным столом, заваленным бумагами. Устало подняв голову и увидев сперва только Богданова, он хотел было снова приняться за чтение бумаг, но взгляд его остановился на незнакомом офицере. Кравченко вытянулся. Богданов поспешил представить его:
— Подъесаул Второго Запорожского полка, ваше превосходительство! — И, значительно посмотрев на атамана, тихо добавил: — Только что приехал с фронта.
Лицо атамана несколько прояснилось, а в холодных серых глазах промелькнуло нечто похожее на улыбку:
— Очень рад, есаул! Итак, вы приехали с фронта?
— Я ехал к больному отцу, ваше превосходительство, — покраснел Кравченко, поймав себя на том, что, отвечая атаману, он словно оправдывается в чем–то.
— Кто ваш отец?
— Он умер, ваше превосходительство… Он здесь учителем музыки был.
— Да… жаль, жаль… Ну, как дела на фронте? Каково настроение казаков?
— Казаки, ваше превосходительство, очень утомлены войной… — Кравченко замялся.
Богданов стоял тут же около стола и ободряюще смотрел на Владимира:
— Говори откровенно его превосходительству все, что знаешь.
Кравченко продолжал:
— Все поезда и станции забиты больными, ранеными и дезертирами. Я насилу добрался.
Атаман рылся в ворохе телеграмм. Не отрывая от них взгляда, он строго спросил:
— А как дисциплина?
— Перед моим отъездом еще кое–как держалась. Теперь же, когда фронт узнал об отречении…
— Да, да… Это огромнее несчастье отразилось в первую очередь на фронте, — в голосе атамана зазвучали грустные нотки.
Богданов тихо, почти шепотом спросил:
А скажи, это правда, что на фронте убивают офицеров?
Кравченко, поеживаясь, как от холода, опустил голову: — Да, правда. Были случаи. Солдаты и даже казаки очень озлоблены.
Атаман, не найдя нужной ему телеграммы, гневно скомкал весь ворох и бросил его на пол:
— Мерзавцы! Не хотят воевать да еще, видите ли, они же и озлоблены!
Нервно вскочив, он стал быстро ходить по кабинету.
Кравченко поднялся с кресла, ожидая разрешения уйти. Собрав брошенные атаманом телеграммы, Богданов приводил их в порядок. Атаман остановился посреди кабинета и затопал ногами: