А им спать совсем не хотелось. Сидели, тихонько болтали о всякой разности, играли в карты и в шахматы, обменивались понимающими взглядами. Или же это только казалось, что понимающими? Кто знает, мои дамы и господа. Кто знает…
Изредка, в перерывах между шахматными партиями, Поэт читал свои стихи, а Юлька одобрительно хмыкала, но с развёрнутыми комментариями и навязчивыми рецензиями благородно не приставала.
Полная и окончательная идиллия, короче говоря. Для тех, кто понимает, конечно.
Типа — между молодыми людьми возникала-зарождалась любовь? Ну, любовь не любовь, но взаимная симпатия крепла прямо на глазах. Дело, между нами говоря, совершенно обыкновенное. Такое — почти каждую секунду — случается по всему Миру. Диалектика жизни, способствующая продлению рода человеческого. По словам незабвенного и законченного мечтателя Фридриха Энгельса…
Естественно, не были забыты и прямые обязанности «дозорного». Через каждые тридцать-сорок минут Димка осторожно подходил к окнам, имевшимся в комнате (благо они выходили на разные стороны дома), и — через узкие щели в плотных шторах — вдумчиво наблюдал за ближайшими окрестностями. Потом он надевал на голову специальные крохотные наушники, присоединённые с помощью тоненьких проводков к продолговатому чёрному ящичку, и старательно «прослушивал» подъезд, где ещё с вечера были установлены — стараниями хитроумного Карлсона — чуткие микрофоны.
После того, как наушники снимались, девушка — каждый раз — почтительным шёпотом интересовалась:
— Как оно там? Заметил что-нибудь подозрительное?
— Всё спокойно, — заверял Поэт, после чего предлагал: — Сгоняем ещё одну партейку в шахматишки?
— Можно. Почему бы и нет? Если тебе, конечно, не надоело проигрывать…
Впрочем, если говорить совсем начистоту, полной идиллии не было и в помине — как только речь заходила о Дозоре и обо всём, связанным с ним, так тут же, словно по мановению чьей-то волшебной палочки, взаимопонимание таяло. Не до конца, понятное дело, таяло, но значимо истончалось.
— Мне, Димон, твои старшие соратники, которые приезжали прошлым вечером, определённо понравились, — начиная очередную шахматную партию ходом белого коня, сообщила Юлька. — Славные такие дяденька и тётенька, чем-то неуловимо похожие друг на друга. А ещё очень смешные, милые и избыточно-романтичные — минут восемь-десять целовались и тискались под моими окнами. Даже упавший пакет с сушками, не заметив того, растоптали в полную труху. Как говорится, любовь-морковь — страшная сила…. Только, вот, их мировоззренческие рассуждения. Несерьёзные, надо признать, до полной невозможности. Так и отдаёт детством голоштанным. Вернее, ярко-выраженным подростковым максимализмом.