Под сенью проклятия (Федорова) - страница 3

На крыльцо мужик поставил женщину. Такой красоты я в Шатроке никогда не видела — по белому лицу птичьими крыльями разлетелись брови, черные, густые. Глаза прозрачно-голубые, как лед в полынье по весне, а губы точно кровью сбрызнуты. И одета красавица не по-нашему — платье в обтяжку, зашнуровано по бокам, чуть вздохни и лопнет. Да ещё сверху по плечам так обрезано, что еле держится. Ткань красы невиданной, цвета давленых вишень. А из-под вишень, значит, по плечам да по груди белой окаемкой сорочица виднеется. И кушак не на поясе, как у меня, а на бедрах.

И ещё одно отличие — кушак не из тряпки, как мой, а из пряжиц червонного золота. Кольцами скрепленных.

Я такого никогда не видела. У меня прям сердце обомлело. И ещё острее ощутила, как сама я рядом с такой смотрюсь — с носом громадным, почти без подбородка, с косыми зубами, над которыми даже губы сомкнутся путем не могут. А ещё прыщи по мне, чем не мажу, не лечатся, и лоб узенький, как у крысы, уши не топорками, а топорами цельными, потому как они у меня в два раза больше нормальных. А ещё…

Прекрасное создание брезгливо сморщилось, глянув мне в лицо. Но тут же снова расправило личико и проворковало:

— Милая девица, не позовешь ли врачевательницу Мирону?

— Да запросто. — Согласилась я. И заорала: — Бабка Мирона! А бабка Мирона! Подь сюда, тебя госпожа какая-то изволит!

И хоть на красоту мне судьба поскупилась, но вот голосом не обидела. Красавица в вишневой утяжке — платьем это назвать было грешно — аж присела. Мужики, у которых рукава по ветру полоскались, что твои крылья у лебедей, тут же подступили к крыльцу. Один твердым голосом заявил:

— Так кричать при госпоже не.

Но та остановила его взмахом руки. А потом страдальчески вздохнула и осторожно так коснулась шеи под ушами. Заложило ей уши-то, видать.

— Тута я. — Недовольно сказали сбоку.

И со стороны распахнутых ворот появилась бабка Мирона.

Красавица обернулась. Бабка почему-то резко посуровела лицом, едва та стала к ней передом. Брови на переносице свела и губы в узелок стянула.

Тут мне стало так любопытно, что даже брови вверх поехали. Бабка, похоже, красотку в вишнях знала. И что забавно — стояли они обе молчком и друг на друга смотрели.

Вроде как в «гляделки» играли.

Ну, выиграла-то, положим, бабка. Оно и понятно — разве старую Мирону переглядишь? Она ж не только словом, она ещё и взглядом людей может стращать. И к совести призывать.

Непонятно другое — как только госпожа дрогнула и личико вниз опустила, бабка Мирона скуксилась. Вроде как плакать собралась.

И тут я поняла — быть беде. Желтяй, и тот вылез из будки, по ту сторону чудной подводы, и взвыл.