Под сенью проклятия (Федорова) - страница 4

— Приехала за отданным. — Неожиданно визгливо сказала красавица.

— Про отдачу уговора не было. — Тут же возразила бабка.

Один из мужиков в рукавах-крыльях снова выступил вперед, теперь уже по направлению к бабке, и завел:

— Ты, сиволапая, как смеешь госпоже прекословить.

Но диво в вишневом опять остановило его ручкой и обратилось к Мироне:

— Говори да не заговаривайся, старуха. Хочешь за кражу младенца на суд пойти?

— Своим, что ль, объявишь? — С насмешкой бросила бабка.

Я вдруг осознала, что говорят они про меня. И двухмесячного младенца с сохнущей ручкой отдала бабке когда-то вот эта госпожа. Неужто она моя родительница? А по виду и не скажешь, ни по её, ни по моему.

Пока я стояла на крыльце, бледнела и холодела, бабка и госпожа продолжали ссориться. Мирона уперла руки в боки, сварливо провозгласила:

— И что ты с ней делать будешь? Куда в своих покоях приткнешь? Тебе бедная девка и раньше не нужна была. А нынче и вовсе обузой станет — укладу вашего не знает, павой с утра до вечера выступать не умеет. Она к работе привычна, сопли рукавом утирает.

Я возмущенно моргнула. Бабка сама, ещё четыре года назад мне объяснила, что так делать не годится. И я с тех пор — ни-ни, только в передник сморкаюсь.

— Что я с ней делать буду, то мое дело. — Сказала красавица, и в голосе у неё вроде как железо звенькнуло. — А твое дело чужое отдать.

— Как скажешь. — С притворной покорностью согласилась бабка. И, глянув мимо красавицы, сказала: — Триша, рыбка моя.

Это был условный знак, давно обговоренный нами. Бабка ласковыми словами никогда не зовет, только Триша да деваха. Раз я стала рыбкой, значит, надо бежать. Далеко и насколько ноги унесут. Бабка говорила, что всякие люди бывают, и потому, если вдруг припрется кто чужой, а она меня этак ласково, светиком или кисонькой покличет — надо тут же нестись в лес, затаится там и сидеть, пока день не минет.

Или ночь, если незваный гость ввечеру нагрянул.

— Иди-ка вещички собирай, ласточка ты моя. — Сладко пропела бабка.

А поскольку чудная подвода весь двор загородила, и кони мордами в сарай тыкались, я напрямик рванула. То есть вскочила на козлы, приделанные к передним колесам повозки — с одной стороны вскочила, а с другой выскочила. Потом на огород и через плетень в лес кинулась.

Далеко бежать я не стала. Так, добралась до Ручейного холма, что смотрит на наш с бабкой дом, забралась там на кривую ольху и начала выглядывать.

Повозка, расписанная алым и зеленым, по-прежнему стояла на дворе. Бабки и госпожи в вишневом платье нигде не было видно. Только мужики, полоща по ветру рукавами, бегали по огороду. Один даже рискнул выбраться за плетень.