Быстрый подсчет: он проспал чуть больше шестнадцати часов. Прибыть в штаб Локомотива нужно было еще два-три часа назад.
Он оделся, выскочил в коридор, в ужасе кинулся вниз по бетонной лестнице общежития, продолжая теребить очки, и вышел в переполненный Вестибюль, где под надзором властей был обязан идти неспешно и демонстрировать должное безразличие к собственной участи.
Два громадных переполненных зала с крышами из железных балок и грязно-зеленых стекол обыскивали персонал и пассажиров Локомотива Один зал предназначался для гражданских и посторонних, купивших билет; другой — для военных. Лаури втравился в последний — и в мучительном ожидании, под неодобрительным взглядом циферблата, отстоял очередь, растянувшуюся по скользкой плитке пола тем же зигзагом, каким Линия тянется через континент. И наконец, просунув бумаги в окошко, представился:
— Докладывает младший смотрящий третьего ранга Лаури.
За конторкой сидела женщина с длинным острым носом и отсутствующим взглядом, ее стального цвета волосы были собраны в тугой пучок. Она изучила рулон отпечатанных бумаг и произнесла:
— Нет.
— Что?
— Нет.
— Женщина, я сказал: «Лаури». У меня приказ ехать на восток до Свода. Видите? — Он ткнул пальцем в документы.
— Видите? — Женщина указала на свои бумаги. Под литерой «С» (Смотрящие младшие, III ранг) его имени явно не значилось. Ее палец с обкусанным ногтем был неряшливо перепачкан черными чернилами.
— Наверное, это какая-то ошибка...
Разумеется, такого быть не могло: Линия никогда не ошибалась.
— То есть это я, должно быть, ошибся, — поправился он на случай, если услышит кто-нибудь из начальства.
Она пожала плечами и уткнулась в свои бумаги. Из ее волос на затылке торчало три стальных пера, одно из них протекло; перья эти походили на оборванные провода или клапаны каких-то внутренних механизмов ее черепа.
Он впечатал лицо в решетку окошка и прошептал:
— Пожалуйста...
Она подняла голову, вздохнула с немым презрением и стала ждать, когда он уйдет, что Лаури и сделал, прождав впустую, как ему показалось, несколько часов кряду.
Он проталкивался сквозь толпу, нервно расступавшуюся перед ним. Часть его разума пыталась понять, что же произошло. Его отстранили от службы за опоздание? Рапорт о Рыжей Энн, несмотря на все его усилия, содержал недопустимые признаки тщеславия? Он богохульствовал во сне? Или, сам того не сознавая, ослушался кого-то из начальства? Другая часть разума пыталась просчитать последствия. Следует ли ему опасаться лишь за карьеру — или под угрозой теперь и жизнь? Оставшаяся часть разума была пуста.