— Ты права, — сказал я Элисон позже вечером.
Я был тогда пьян, и чувство реальности с бульканьем утекло в дыру у моих ног.
— Знаю, — сказала она, гладя меня по голове.
Я снова был мальчиком — нашкодившим, пристыженным, очень сонным. Мною владела мысль, некогда такая же важная, как деньги, или любовь, или смерть.
— Элисон. — В ее имени оказалось слишком много звуков, и не хватало воздуха, чтобы оно было по-настоящему прекрасным. — Ты выйдешь за меня замуж, правда?
Их было две, потом три, каждая расплывалась по краям, они, вихляясь, кружились и кружились, словно кабинки на колесе обозрения.
— Посмотрим, Картер, — говорили они слева и справа от меня. — Посмотрим.
А вот каковы факты, которые я узнал от моего отца в тот день, всего несколько лег назад, когда он снова появился, чтобы поколотить меня. В Кальюмет-Сити, штат Иллинойс, он руководил забастовкой на заводе компании «Глоуб Айрон»; прочитал лекцию в Гарвардском клубе в Ньюбург-Хайтсе; работал в компании Пфафа в Лос-Анджелесе, в гольф-клубе «Эльдорадо» в Арканзасе, в клубе серфинга Майами. Он познакомился с карикатуристом «Чикаго трибюн» Джоном Т. Мак-Кетченом и, в клубе «Дикобраз», с романистом Дж. П. Марквеном. Он танцевал ча-ча-ча с Клэр Буг Льюс[8], произносил тост на Бродвее, открывая «Змею в спешке». Он выступал на авианосце «Тарава» в Норфолке, один семестр преподавал в Виндзорской школе, ему удалили аппендикс в больнице Анны Жак в Ньюберипорте, месяц он распоряжался сотрудниками «Космополитен», ездил на гольфмобиле, изготовленном компанией «Форд». Он мечтал поехать в Бангкок, в Каир, посетить пандита Неру, пожить в лондонском «Савое». Он напивался с мужчинами, которых звали Кэбот и Дэнни, с женщинами, которых звали Аделаида и Перл. Починил пишущую машинку, раздувал мехи, торговал кухонной утварью. Водил яхту, называемую «Штормовые моря», объездил жеребца-четырехлетку по кличке Томас Хэрроу, заарканил страуса.
— Я прыгал с места на место, и устраивал скандалы, и крутился, как заводной, — заявил он в тот день. — А что, черт возьми, поделывал ты, мальчик?
Мы увидели его на Итон-роуд, в том месте, где она пересекает поле для игры в гольф шейкерского клуба между одиннадцатой и двенадцатой лунками, — возникла фигура, столь же нелепая в 1980 году, как Поупай-моряк[9].
— Кто это? — спросил Джип Фриман; мы были вдвоем, бездельные мужчины, может быть, воровские бароны.
— Не знаю, — сказал я. — Меня это не волнует.
Надо вам сказать, я чувствовал себя на коне. У меня была жена и дочки-двойняшки, я процветал настолько, что мог позволить себе брать отпуск три раза в год, знал, как оборачиваться с облигациями, ел то, о чем пишут в журнале «Гурман», умел отличить Моцарта от Малера и был достаточно ловок, чтобы разобраться с ходами и выходами на любом званом вечере в Соединенных Штагах. К тому же в тот день я лупил по мячу, как Джек Никлаус.