Я скромно молчал. Княжеская благодарность приятна, но душу не греет. Мне в Волынь кровь из носа попасть надо, а теперь, когда в обозе вместо купеческого товара ворованное добро нашли, мои шансы добраться до торгового города за казенный счет стремительно таяли. Отберет сейчас князь грамотку. Завернет пролетки назад. Вытряхнет из кармана выданные червонцы и велит корешам по домам разойтись. А куда мне одному? Без денег, без сопровождающих. Сгину в незнакомом мире, и никто не узнает где.
Старобок хлопнул меня по плечу, я с трудом вымучил улыбку. Пришлось раскрыть рот, как-никак князь благодарит, молчать не прилично:
-- Спасибо на добром слове Ваша Светлость, -- поклонился я, -- но тут не меня, Никитку благодарить надо.
-- Славный парнишка, -- согласился Старобок. -- Не обижу, дам на конфеты. Я, дело прошлое, не поверил сначала. Но сорванец такой крик поднял, мол, Пахан никогда не ошибается, раз сказал, что в обозе награбленное, так оно, значит и есть. Я стрельцов в седла и наперерез. Как вычислил ворюг поганых? Стрельцы все княжество почитай за неделю перевернули, за каждую печь заглянули и не одного следочка. А ты раз -- и в дамки.
-- Случайно, -- ответил я и отвел взгляд, чувствуя, как под рубахой царапают кожу каменья с резной рамки портрета княжеской дочери. Имея такую улику даже министр МВД с третьей попытки догадается, что за "товар" прячется под брезентом груженых телег. Просто так Алинкины портреты в золотых рамах по княжеству не валяются.
Мне, конечно, следовало сказать князю, чтоб он и Лёньку поблагодарил. Если б господин граф не растревожил своим телом груз, портрет так бы и остался в тюке. И катили бы мы сейчас в славный город Волынь, с чистой совестью охраняя награбленное. Но тогда князю пришлось бы и лошади благодарность выносить. Зря, что ли она Лёньку копытами ублажала? А это уже урон для княжеской чести. Поэтому я скромно умолчал о посильной помощи графа в поимке преступников.
Зато князь не затыкался. За пять минут, ничего не ведая о прошлом Николы, предсказал в мельчайших деталях его ближайшее будущее. Покончив с этими формальностями, он опять повернулся ко мне:
-- Я, Пахан, как и Еремей -- пятьсот рубликов только пообещать могу. А вот пять червонцев выдам. Когда вернешься.
Меня зацепило сразу два слова: "выдам" и "вернешься". Первое давало моральное право не считать себя больше казнокрадом. Лишние пятьдесят рублей, что я получил из казны, теперь, хоть и с натягом, можно считать обещанными премиальными, полученными раньше срока. Второе слово вселяло радужные надежды на продолжение похода. Ведь что бы откуда-то вернуться, надо сначала туда попасть. Сдерживая радость, я поинтересовался: