Штука эта тяжелая была, и нижним краем она больно колотила Павла Ивановича по ногам, а так как Павел Иванович был на голову ниже сына, то штука сползала и ему было вдвойне тяжело.
Да он еще, сломавшись пополам, подбородком удерживал покрывало, чтоб ветерком его не сдуло и не оголило вещицу прежде времени. Так и полз он, словно каракатица какая. Да ахая, постанывая и обливаясь потом.
— Может, все же помощи попросим? — снова спросил сын. — Втроем куда как просто.
— Дотянем, — выдохнул Павел Иванович.
— Давай хоть местами поменяемся. Все полегче будет.
— Это, пожалуй, правильно. Давай.
Они поменялись местами, но теперь нижний край колотил по ногам так, что они сами подгибались. Тогда Вовчик как бы присел и руки опустил как можно ниже, чтоб тяжесть снять с хроменького низкорослого папаши, так и шел на полусогнутых. Павел Иванович ничего не сказал, но был благодарен за помощь и даже знал, что сын эту благодарность его чувствует.
Они дохромали все-таки до крыльца, а там все народ толпился, кто-то засуетился помочь, но Павел Иванович срезал такую прыть.
— Посторонитесь, просим! — говорил Павел Иванович, и люди сторонились.
— Чемодан какой-то, верно.
— Аквариум.
— Клетка с крокодилом.
— Кусок от царь-колокола.
Шутники тоже выискались! Пяток лет погорбатиться вам перед этой штукой, небось проглотили бы языки.
И снова тревога, даже и паника охватила его — удрать куда-либо, забиться в место прохладное, дух перевести.
Но отступать было поздно, потому что сзади напирали.
Уверен был: пять лет обманывал себя, делал простую деревяшку, подставку для обуви, кубометр дров.
— А вот и мы! — громко объявил Павел Иванович, как-то уж проглотив страх.
Он нашел местечко у стены, и они осторожно опустили штуку эту.
Дышать уже Павел Иванович не мог, вовсе задохся, кружились гости перед глазами, плясал с закусками стол. Однако рукавом вытер пот и хрипло сказал:
— А это наш подарок. Сами делали.
И все, видя волнение человека, сразу смолкли и уставились на Павла Ивановича.
И он в тишине сделал большой шаг к своей вещице, наклонился, чтоб освободить тряпку, резко выпрямился и, не удержавшись от возгласа «ап!», сдернул тряпку.
— Так будьте счастливы, молодожены.
Это был ящик вроде большого телевизора, светло-коричневый, он тускло блестел: Павел Иванович, конечно, полировал его, однако заботился, чтоб ящик своим блеском не слишком в глаза бросался — дорог ящик не внешним видом, но как раз внутренним ходом.
Павел Иванович, вроде бы пылинку с него смахивая, ухо приложил к его боку и все понял до конца — работа удалась, ход вещицы теперь неостановим, и тогда он победно посмотрел на Танюшу.